— Да, уехать, — упрямо повторил он. — Ты вот почему с матерью когда-то уехал сюда, а мне нельзя? Вам Вадима вполне хватит. — Эх, опять не так сказал, но его уже несло… — Ему же ничего не надо, он никуда не спешит. Так ведь, Вадька?
— Что ж в том плохого? — спокойно спросил брат.
— Да ничего плохого. Торчи здесь хоть всю жизнь. А я не желаю.
— Подожди, Борис, — прервал отец. — Пойми — мы же ради вас сюда приехали. Чтобы построить все, чтобы вы жили хорошо. Вот и живите…
— Пап, как ты не понимаешь? — с досадой сказал Борис. — Вы же не только ради нас приехали. Вы и ради себя. Вообще, строить новую жизнь, Если б только ради нас, могли бы и не выезжать из родного села.
— Ну да, ну да, — обиделся отец. — А для кого ж строили?
— Для меня, — спокойно отозвался Вадим. — Да и этот дурак помотается по свету и вернется.
— Не вернусь! — запальчиво крикнул Борис и тут же поправился: — Буду, конечно, приезжать…
— Куда денешься, вернешься…
— Ну а ты-то что суешься? — рассердился Борис. — Ты себе место насидел, вот и квохчи на насесте.
— Вон как? Мать, значит, тоже курица? И отец?
— Курица — это ты, а не мать и отец. Они тебе насест сколотили, а не себе, понял?
— Ну ладно. За такой насест любой уцепится. А ты просто дурак. Шел бы на завод, заработки там неплохие, чего еще надо? Ссуду дают, можно дом построить…
— Да поймите, не надо мне всего этого! Я мир хочу увидеть, я ж ничего еще не видел!
— О господи, может, и котомку тебе сшить? Дочитался… По Руси пойдешь? — засмеялся Вадим.
— Хотя бы и по Руси.
— Ну-ну, давай. Ты еще не знаешь, как жизнь может закрутить. И кому ты тогда будешь нужен со своей котомкой?
Отец молчал. Раньше он, наверно, наорал бы на них. Но теперь рядом с ним сидели два взрослых сына, уже мужики. И спор, на первый взгляд, был никчемушный, даже вроде оба правы. С одной стороны, жить пора основательно, достаточно натерпелся народ. А с другой, — Борис прав: и впрямь было в стремлении уехать в тридцатом году из села что-то большее, чем просто желание найти свое гнездо. И бандюг ловил, и завод строил. В этой противоречивой правоте сыновей отец смутно что-то улавливал. Через неделю, когда Борис завербовался на стройку, он буркнул в час отъезда:
— Может, тебе в самом деле так надо. Ты только приезжай почаще.
Первый раз Борис приехал домой лишь через десять лет. К тому времени он поработал на прокладке северной железнодорожной ветки, заочно окончил стройтехникум, несколько лет строил поселки нового леспромхоза, а потом и остался там же, принял лесопункт. Он бы, может, и тогда не приехал, — все не хватало времени, а тут еще затеяли теплые боксы для ремонта «Камацу». Но пришла телеграмма…
Такую телеграмму — о смерти матери — он уже получал четыре года назад. Но тогда она запоздала почти на месяц: не было у них еще ни отделения связи, ни самой связи — распутица отрезала таежный строительный участок. А теперь вот — отец… Он добрался на «уазике» за двести километров до центрального поселка леспромхоза, потом на поезде почти сутки пилил до областного центра и только отсюда вылетел в родной город. Успел в последний момент — когда процессия уже выходила из дома…
Неотрывно смотрел на желтое лицо отца с опавшими веками, острый белый нос, синие, до черноты, глазницы, удивленно топорщившиеся кустистые брови. Гроб был неожиданно маленьким, никак не соответствовал живому отцу, каким помнил его Борис, — большому, основательному… Сухой жар распирал голову. Черная стена из людей давила, все казались здесь лишними.
Грянул гром оркестра, все расступились, подняли гроб с табуреток, и он поплыл от ограды, от дома, от черемух, покрытых бурой осенней ржавчиной, по проулку меж таких же небольших домишек, затем вплыл в проход между стенами унылых пятиэтажек и повернул на широкую улицу, ведущую прямо к проходной завода. Оркестр грохотал невыносимо, народу слишком, много, нескончаемо длинной была вереница автобусов, сопровождавшая катафалк…
На кладбище, пока выравнивали песчаный холмик, устанавливали красный железный памятник со звездой, Борис стоял у могилы матери, ухоженной, с небольшим обелиском. В голове гудело, тело охватывало сухим жаром…
Дома он слег. А через неделю, когда почувствовал себя здоровым, перед обедом заскочил Вадим.
— Пойдем, покажу кое-что, — заторопил он, как всегда деловитый.
Вышли из дома. За воротами попыхивал КамАЗ.
— Глянь в кузов, — небрежно сказал Вадим.
Но и так было видно. Аляповатое сооружение из белого мрамора возвышалось своими башенками, колоннами, двумя шпилями над бортом кузова…