Когда ходил в прорабах, — тоже хватало просителей. Тогда Борис Петрович понял, что только в кино остались прорабы, которые хватали этих просителей за шиворот и выбрасывали в окно. Сам он силу не применял, милицию в засаду не усаживал, просто прощался и кивал на дверь. Но ни разу не пошел на сделку, хоть и видел, как быстро обесценивается эта категория взаимоотношений, как все стало доступно.
Правда, был один раз соблазн… Беспроигрышный вариант — бесхозная, неучтенная керамическая плитка, то да се — наследство от предшественника, который уже дела сдал, все списал, чист как слеза и уехал в неизвестном направлении. Наследство в дальнем углу кладовой, никто, кроме Бориса Петровича, о нем не знает, кладовщика нет, еще раньше уволился. Даже если и всплывет где-то в бумагах, — поди докажи, он же ничего не принимал, нигде не расписывался. А тут еще и кладовую вместе с караваном бытовок перетащили на новый объект. Вроде как подарок судьбы, запас на что-то, что впереди светит, база для подъема. Пусти все это в оборот, обзаведись клиентурой, укрепи связи — вот тебе и рост, и предсказуемые возможности. Три месяца не трогал наследства Борис Петрович, тогда еще совсем юный прораб. А потом все это пустил в дало: распределил между бригадами отделочников. И облегченно вздохнул.
Была у Бориса Петровича еще одна поездка домой, за три года до этой, последней. Вдруг очень захотелось побывать в старом доме. И с Вадимом необходимо было поговорить: судя по письмам, его дела шли в гору, он стал не в меру хвастлив.
С собой Борис Петрович взял жену и детей, хоть и не хотелось ему этого. Как раз за год до поездки он уже отпускал их к брату летом, после чего жена стала придирчивой: то в доме не так, планировка плохая, то жизнь в поселке скучная, то детям хорошее образование нужно, а младшему — и музыкальное: любит петь, получается. Короче, второй фронт открылся.
Время для поездки было удобное: конец июля, на заготовках леса почти тишина, одна бригада отрабатывает ближние деляны, остальные готовят технику к зимнему сезону или заняты на переработке древесины. Ребята, которых он послал учиться работать на новых лесоповалочных машинах, вернутся через месяц, тогда и первые две машины должны подойти. Дома картошка окучена, помидоры только в рост пошли. Пацанам в школу не скоро, жена в своем отделении связи подписку успеет оформить, в августе только ведомственная. Поехали…
Встреча была шикарная. «Жигули» сверкали, будто новые (так оно и оказалось, поменял). Машину, кстати, разглядел еще сверху, из самолета, Вовка, — закричал на весь салон:
— А вон дяди-Вадина машина!
Вадим вел машину из аэропорта на большой скорости, небрежно придерживая руль одной рукой. Он и сидел развалясь, для видимости перекинув ремень безопасности через плечо.
— Мог бы и потише, — проворчал Борис Петрович.
— Боренька, дорогой, не поспеешь — получишь шиш, — и рассмеялся. — Люблю эту трассу. Опасная, как настоящая жизнь. Машины туда-сюда, а в машинах люди, разные люди, что выкинут в последний момент — неизвестно. Но все хотят куда-то лететь или встречают. Вот как мы с тобой. Потому и тесно, потому и опасно. Но летать надо — кто вперед, кто успеет…
Борис Петрович чувствовал новое в брате, в этом его философствовании.
— Мне уже пятый десяток пошел, тебе тоже скоро, а о чем ты доложишь там богу или дьяволу, когда придет черед? Нет, дорогой, если я сейчас не увеличу скорость, потом перед самим собой будет стыдно. Не про меня писано вести серую жизнь…
Заехали на дачу. В теплице Вадим набрал помидоров и огурцов, сказав:
— Вот это там, на рынке, полтинник, а то и рупь штучка. Город не маленький, витаминчиков жаждет, почему же не дать? Но сегодня витаминчики будут хрумкать мои племяши — за бесплатно. Они на Севере живут, им полезно…
Через день Борис Петрович поехал в старый поселок. Поселок раздражал его своей неухоженностью, неприбранными улицами, особенно главной, начинавшейся от проходной завода. И домов вроде понастроено много, даже девятиэтажки появились, а все равно неуютно как-то. Словно жили здесь временно, хотя на самом деле это не так. Тут остались многие из одноклассников Бориса Петровича, но с ними встречаться не хотелось. Опять слушать жалобы на плохое снабжение, перебои с автобусами, недоброту людей, частые болезни, некачественную колбасу?.. О заводских делах уже не говорили — тема, казалось, исчерпана до дна, дальше уж некуда, начиная с необоснованных планов. От всего этого становилось обидно, хотелось крикнуть: «Да как же это, люди вы мои дорогие?! О чем говорим? О чем молчим?» Он шел в свой старый дом посмотреть на комнаты, огород, баньку. Если, конечно, новые хозяева разрешат.