Теплоход отчаливал после обеда, но они собрались на борту с утра. Оформляли последние бумаги, увязывали капусту, размещались по каютам. Вениамину достался в соседи помощник механика, весь пропахший машинным маслом.
Перед самым отходом агенты морской торговли решили обмыть свое путешествие. Рулин выставил ярко-красную смесь в литровой банке, остро пахнущую чесноком и еще чем-то диким. Вениамин выложил курицу, запеченную Галкой как-то по-особому. А Иван Филиппович как всегда аккуратно нарезал свою снедь кубиками.
В голосе Рулина была сплошная деловитость.
— Ты, Вениамин, не трепыхайся сильно, — говорил он, толсто накладывая «горлодер» на кусок хлеба. — В море все будет нормально. Будем выходить иногда, пломбы смотреть на камерах, за капустой приглядывать. Но это так, для профилактики. Ребята на судне свои, лишнего не возьмут. Так что спи, отъедайся. Морем любуйся. Лена сказала, что ты еще ни разу не вы ходил в море. — Вениамин даже не сразу сообразил, о какой Лене речь.
Налили еще по одной. Оба спутника ели с громадным аппетитом, словно после большого и важного дела. Вдруг Рулин прислушался, глянул в иллюминатор:
— О, кажется, поехали.
— Как поехали?
Вениамин глянул тоже. В иллюминаторе что-то серое плыло в сторону. Он выбежал из каюты, пометался по переходам и трапам, наконец нашел выход. Опоздал! А так хотелось увидеть отдачу швартовых, услышать четкие команды капитана, свистки боцмана — то, о чем он много читал в детских книгах. Ничего этого не было. Только на баке возились двое матросов да внизу на воде пыхтел широкозадый буксир, вытаскивая судно на середину бухты. И провожающих не было видно, словно не на край света они отправлялись, а за угол газету купить.
Вениамин перешел на корму, за штабель капусты. Здесь он сидел на кнехте во время погрузки, если были свободные минуты. Хорошо было по вечерам, когда город походил на несколько громадных светящихся муравейников. Тогда бухта действительно напоминала золотой рог, лежащий изогнуто среди муравейников, полный желтого огня. Звенели далекие трамваи, коротко гудели паромы. Даже с верхнего этажа морского вокзала, где располагался ресторан, сквозь музыку и крики доносились звон бокалов, звяканье вилок. А может, это только казалось Вениамину. Как хорошо будет после путешествия опять очутиться среди людей, среди шума, множества знакомых лиц! Он никуда из этого города не уедет, сделает все, чтобы после университета останься здесь. Мало ли кто где нужен? Ему здесь нравится.
Теперь он смотрел на отплывающий с сушей город. Его город, который послал его вроде бы и с небольшой, но нужной миссией на север. Золотой рог таял, с его острия на бухту наползало тусклое густое облако. И скоро берег спрятался в тумане. Туман стлался следом за кораблем, цепляясь за корму, пока не вышли в Уссурийский залив, где на широком просторе ветер ударил раз, другой, отсек туман, сыпанул первые брызги на корму.
Вениамин вернулся к своим компаньонам. У них-то его и настиг первый приступ…
Давно уже кто-то стучал в дверь, а Вениамин то ли грезил наяву, то ли спал.
Он вскочил с койки. Когда это он мог закрыть дверь на защелку? Открыл, ожидая увидеть поммеханика в желтом облаке масла. Но перед ним стояло что-то вызывающе яркое.
— Что ты закрываешься? — напустилась на него коридорная. — У меня работа, а ты дрыхнешь! — Она резко протиснулась мимо ошарашенного Вениамина, мазнув его по бедру мокрой тряпкой и задев шваброй. Вениамин хотел было умыться, но увидев на себе лишь трусы, взлетел наверх.
Поспешно натянув джинсы, осторожно глянул вниз. Девушка терла пол, нисколько не заботясь о том, что короткое розовое платье ползло кверху. И вся она была розовая, как целлулоидная кукла…
Тут что-то шаркнуло Вениамина по кончику носа, он отпрянул, а над койкой возникло рассерженное девичье лицо:
— Больше не желаешь получить? Раз оставила в каюте, лежи, как морж, и шурши, как мышь, понял?
Вениамин лежал, улыбался, прислушиваясь к энергичному постукиванию, пришлепыванию. Потом снова над койкой появилось лицо, замерли, нахмурясь, темные густые брови. Нос аккуратный, губы полные и глаза в коричневую крапинку с зеленью.
— Как тебя звать?
— Вениамин.
— Венчик, значит. А ты ничего, симпатичный. Я ушла, — и хлопнула дверью.
Голос хороший, без всякой игры. Искренний.
Вениамин соскочил, подошел к умывальнику, глянул в зеркало. Лицо как лицо. Но чем-то оно все равно ему нравилось. И он засмеялся.
Пришел поммеханика, и точно — в облаке масла. Едва кивнул. Угрюмый и молчаливый. Вениамин опять залез на койку. Наверно, внизу, у двигателей, работают только такие, разучились из-за грохота говорить. Уйти бы к матросу какому. Из палубной команды. Вениамин уже знал, что есть такая — палубная команда. И есть машинная. Палубные — повеселее, недаром и в столовой они были шумливы, поддевали друг друга. Особенно нравился ему Сергей, Серый, Серж. Рыжий, растрепанные кудри во все стороны. И нос рыжий, даже губы. Среднего роста, плотный и подвижный. И девица рыжая на серой майке, тоже волосы во все стороны. И джинсы светло-коричневые, почти лопаются. Он как-то ночью стоял на вахте, еще при погрузке. Угощал Вениамина чаем, немного поговорили. К нему бы в каюту попасть…