— Мама, — спросила Ошка, прислушиваясь к боли, затаившейся в животе, — а медведь меня совсем съел?
— Что ты, маленькая, никто тебя не ел. Ты просто перепугалась и немножко приболела. Но скоро будешь совсем здоровой.
Вот, всегда так. Мама хочет, чтобы Ошка непременно говорила правду, а сама непрочь и приврать, если враньё, по её мнению, должно Ошку успокоить. Теперь она будет плакать и говорить успокоительные выдумки.
— Мама, позови, пожалуйста, Руна.
— Зачем тебе Рун, тем более, сейчас?
Вот, готова обида. Как можно звать Руна, когда мама сидит рядом и плачет. Вообще-то, плакать должна Ошка, ведь ей, как не верти, ещё не исполнилось пять лет. Но с мамой невозможно говорить серьёзно, она опять начнёт придумывать сказочки для маленькой девочки. А Рун не умеет врать и отвечать уклончиво. От него всегда можно узнать правду, какой бы неприятной она ни была.
— Мне нужно поговорить с ним по секрету.
Это уже серьёзная обида. Какие могут быть секреты от мамы? Да те же самые, что и у мамы от Ошки. Но тут скрыт тонкий расчёт. Мама пообижается и призовёт Руна к ответу. А уж тот в мельчайших подробностях расскажет всё, о чём говорила Ошка. Ну и пусть, главное, что Ошка узнает, что было на берегу речки, а что Ошке привиделось. А то вспоминается такое, что лучше не вспоминать, а от маминых утешений становится только хуже.
— Пожалуйста, — сказала мама, — секретничай со своим Руном.
Она даже вышла из палаты, показывая, что её не интересуют чужие секреты.
Рун вошёл и остановился около кровати. Он умел сидеть, но очень не любил этого, а сама Ошка привыкла, что на неё смотрят с высоты, и ничуть этим не смущалась.
— Как ты меня нашёл?
— Я видел, что ты пошла в сторону леса, а когда пришло сообщение, что ты улетела в Сидней, я понял, что это шкода и обман. К тому же, твой «Хомячок» начал посылать нестандартные сигналы. А это могло быть опасно. Поэтому я отключил некоторые запреты и побежал тебя искать.
— Ты слышишь, как работает «Хомячок»?
— Я слышу, как работает любой домашний прибор.
— Скажи, — задала Ошка главный вопрос, — медведь меня взаправду съел, а то мама говорит, что мне только показалось.
— Не совсем, — помолчав, ответил Рун. — Живот он тебе разорвал, кишки пришлось сшивать, а печень вовсе выращивать новую. Когда я тебя в реанимацию принёс, ты уже не дышала. Спасибо докторам, что они смогли вернуть тебя к жизни.
— А медведя ты застрелил из ружья?
— В общем — да. Когда его привезли в ветеринарную больницу, он тоже не дышал.
— Но его вылечили?
— Ещё нет, но вылечат.
— И он будет ходить по лесу и ворчать свои медвежьи мысли…
— Вот этого не будет. В лес его не отпустят, он станет жить в клетке.
— Почему?
— Зверь, который попробовал кровь человека, всегда будет опасен. Он не может жить на воле.
— Но он ни в чём не виноват! Это я его обманула с помощью «Хомячка»!
— Это неважно. Так устроен мир: виновата ты, а накажут его. Ты умнее и должна была думать за вас обоих. Человек вообще должен думать за всех. Кстати, твой «Хомячок» сейчас изучают специалисты. Стараются понять, что ты там наворотила, и как тебе это удалось. Скорее всего, такие игрушки вообще запретят. А то ещё объявятся умельцы вроде тебя, и если за ними не уследишь, такое наизобретают, что только держись.
— Объявятся… — согласно вздохнула Ошка. — Всё не запретишь. Но я теперь буду стараться думать и за других тоже.
— Я позову маму? — спросил Рун. — Она там переживает.
— Погоди минуту. Когда медведь хоть немножко выздоровеет, мне надо будет с ним повидаться.
— Думаю, этого не стоит делать. Врачи говорят, что от встречи с хищником у тебя может быть шок.
— Ничего, переживу. Но мне обязательно надо перед медведем извиниться за то, что я сделала.
— Вот ещё. Сделанного не исправишь, а твои извинения ему не больно нужны.
— Нужны. Это умный медведь. Он поймёт.