— Я не могла бросить тебя одного. И не смогла бы спать, зная, что тебе настолько больно. Это моя… природа. Предназначение. И благодарность за всю доброту. Я рада, если удалось отплатить, но попросила бы больше не закрываться — так будет легче нам обоим, — от собственной дерзости дышать стало трудно.
Щеку внезапно опалило жаром, раскалённым воздухом. От соблазна вытянуть из Элая хотя бы немного сладкого Анни до боли прикусила губу. Пропитанное шафрановым дымом дыхание хозяина пронеслось у самого уха, вызвав мурашки вдоль позвоночника, и в тишине кабинета раздался первый за эти дни властный приказ:
— Встань. И если ещё хоть однажды решишь бухнуться на колени, то подумай сотню раз о последствиях.
— Каких? — Анни вздрогнула, но совсем не из-за странной угрозы. Внутри словно разливался такой же мёд, как под языком — только нагретый до температуры кипения. Она с ужасом поняла, что у неё пульсирует где-то внизу живота, и хочется только, чтобы её коснулись, хотя бы мимолётно.
— Тебе в любом случае не понравится, так что узнавать не рекомендую. Даже у моего терпения есть границы. А у твоих волшебных косичек слабый порог возгорания, — Элай резко отодвинулся, жар тела за спиной исчез. Анни распахнула глаза и увидела, как он спешно возвращался за стол, а по предплечьям вдоль вен струилась святящаяся лава.
Не желая испытывать судьбу, она поднялась с колен и состроила смиренное выражение лица. Какая-то часть души радовалась: теперь всё привычно. Есть запреты, и есть угрозы наказания. Вот такая система уже гораздо понятней, чем участливый тон, просторные апартаменты и странные модистки. Главное, не думать о том, что именно ей запрещено: показывать покорность. Позицию, впитанную под кожу. И не представлять больше Элая без рубашки, потому что добром такие бессовестные фантазии не кончатся.
— Если инцидент считаем исчерпанным, то я могу идти?
— А чем ты собиралась заниматься? — сев за стол, Элай подвинул себе поднос, и сладость мёда наконец-то сменилась любопытством.
— Немного привести в порядок сад. Я так полагаю, торжественный приём запланирован на вечер?
Элай рассеянно кивнул, а затем жестом указал ей на кресло напротив себя:
— Присядь. Я много думал ночью. Раз уж ты здесь, то нужно найти достойное применение твоим талантам. Кроме стойки «смирно» и умения растить цветы, — усмехнувшись, он взял кофейник и налил в чашку изрядно остывший кофе.
Анни с сомнением устроилась на предложенном месте и неуютно поёрзала. Ещё большей дикостью стало то, что Элай взял с подноса тарелку клубники и поставил перед ней, будто угощение было заказано на завтрак специально для неё.
— Уолт старый дурень, — вздохнул он тяжко. — Всего одна чашка, да и я просил разных ягод…
— Я не пью кофе. Точнее, не знаю его вкуса, но кажется, что он мне не понравится. Но спасибо, это очень мило, — Анни улыбнулась, изо всех сил пытаясь придать тону лёгкости. Как будто есть с ним за одним столом было правильно, а грудь не тянуло какой-то совершенно новой потребностью.
«Нет, маленькая дрянь, это не правильно. Это просто твой хозяин — тронутый войной безумец, а ты и рада пользоваться его поехавшей крышей!» — громыхнул в самом затылке визгливый голос мадам Вальтц, едва эйфири несмело взяла с тарелки самую маленькую клубнику. Пальцы дрогнули, почти выронив ягоду, от которой не смогла отказаться даже под предлогом вежливости. Слишком редкое лакомство.
— Как ты можешь знать, что тебе не нравится, если не пробовала? — удивился Элай, отпив из чашки. — Эта твоя академия… Меня всё больше подмывает взять пару министров и устроить там большую проверку, чтобы разогнать этот балаган ко всем драконам.
— Драконы вымерли столетия назад, — Анни робко хохотнула, однако, чувствуя, что изображать ничего и не надо: ей и правда, становилось комфортно в его обществе. Откусив от ягоды, она с удивлением поняла, что начала ощущать её вкус до того, как ароматная мякоть оказалась во рту.
Ему… клубнично? Что это? Удовольствие? Судя по адресованной ей улыбке — нечто сродни.
— Что не мешает посылать к ним всех подряд. Кстати, советую и на сегодняшнем приёме от души слать на прожарку ублюдков, которые посмеют сказать хоть слово в твой адрес.
— А что, таких будет много? Я же просто фамильяр. Отсижусь в кармашке пиджака, — Анни замерла, потому что на такое стандартное для официальных случаев предложение в обсидиановых глазах вспыхнул совсем нехороший огонёк бунтарства. А от следующих небрежных слов вся клубника едва не встала поперёк горла: