Яна Лари
Твой маленький монстр
Пролог
Я никогда и ни в чём не знала отказа. Лучшие вечеринки, толпы поклонников, ненависть завистниц, тысячи подписчиков в инстаграме… у меня есть всё, чего можно достичь не заморачиваясь вопросами морали. Кроме, пожалуй, главного — права смотреть в глаза сводному брату.
Вот и сейчас нервно верчу свадебный букет, не смея поднять головы, словно вдруг разучившись держать под контролем свои эмоции. На самом деле это далеко не так, просто в случае с Ринатом ужимки бессмысленны. Прошло столько лет, а я до сих пор чувствую себя жутко уязвимой под его пристальным взглядом. Он единственный кому известно, кто прячется за образом холодной стервы — одинокая никчёмная девчонка, утирающая тайком слёзы обиды. Его маленький монстр.
— Тебе не нужно было возвращаться, Ринат.
Мой шёпот скрадывает шорох атласных юбок.
Его ответ тонет в бархатном смехе моего жениха.
— Вот вы где! Всё не накуритесь? Так и знал, что застану вас на балконе, — широко улыбаясь, этот эффектный молодой человек сжимает меня в объятьях и без толики смущения настойчиво целует в губы. — Потрясающе выглядишь, Карина.
Всего через полчаса его звучная фамилия идеально оттенит моё имя — последняя галочка в списке заветных целей. Какая жалость, что сам перечень я мысленно давным-давно сожгла.
Где-то неподалёку умилёно вздыхает будущая свекровь, взрывается смущённым хихиканьем стайка девочек-подростков. Среди них наверняка нет ни одной, не пожелавшей оказаться на моём месте. Ещё бы. В этом возрасте я тоже грезила о дизайнерском платье, роскошном лимузине и сногсшибательном красавце, который будет приносить мне кофе в постель до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Наверное, ничего бы не изменилось и по сей день, не подари я братишке в наши с ним безбашенные девятнадцать то единственное, что оставалось во мне чистого — невинность. Жаль только ответный подарок вовремя оценить не смогла.
Вся наша история — одни сплошные сожаления.
Краем глаза вижу, как Ринат сжимает кулаки. У меня в груди зеркально сжимается сердце. Когда-то мы делили его биение на двоих, теперь нам нечего делить кроме общей боли. Больше нечего.
Замявшись в дверях, позволяю себе обернуться. Секундная встреча взглядов, словно бритвой по нервам. Моё чувство вины сталкивается с его одержимой нежностью, обжигает слепящим отчаянием — одним на двоих. Снова. Будто и не было последних полутора лет.
Жених что-то неразборчиво шепчет мне в висок, переплетая наши пальцы — достаточно ласково, так, чтобы вырвать из присутствующих вздох умиления — а я продолжаю отрешённо тонуть в любимых глазах сводного брата. Играю солнечным бликом на темно-русых волосах, скольжу сквозняком по чётко высеченным скулам к упрямо изломанной линии губ и в который раз ловлю себя на мысли, что Ринат словно разучился улыбаться. Такой повзрослевший, невероятно серьёзный, родной, запретный.
Меня окатывает жаром, мне стыдно, мне плохо, мне нечем дышать и хочется под руку с ним — не с расчётливой копией себя — улыбаться фотографу, но это единственная цель, которую я перед собой никогда не ставила и уже точно никогда не поставлю. Не потому что она того не стоит, а исключительно ради него.
Годами отработанным до автоматизма приёмом возвращаю лицу привычное холодное выражение и выхожу к собравшейся в гостиной родне. Среди присутствующих нарастает шёпот восхищения. Что для посторонних ничего не значащая секундная заминка, для нас с Ринатом — целая жизнь, которая могла бы сложиться совсем по-другому.
Могла бы — если бы от нас хоть что-нибудь зависело, но, увы, эта история началась за много лет до нашей первой встречи.
Четырнадцать лет назад
Карточный долг — это нечто особое, неоспоримое. Это долг чести. Так звучала главная заповедь, которой свято придерживались в окружении Сергея. Сам же молодой картёжник, начиная игру, всегда следовал двум основным правилам: никогда не садиться за один карточный стол с недругами и не ставить на кон больше, чем способен оплатить. На днях он умудрился нарушить свои принципы, причём оба разом.
— У меня нет таких денег, — опустив голову, сознался Сергей трём отморозкам, с которыми делил лавочку в самой немноголюдной части старого парка. Тот был разбит на окраине города, рядом с железной дорогой и плавно перетекал в густой, сосновый лес.
«В нём меня и закопают», тоскливо подумал мужчина, пряча руки в карманах тонкой не по сезону куртки. Осень уже давно вступила в свои права.
— Продай квартиру, дел-то, — мазнул по нему остекленевшим взглядом Лещ. Он в этой компании считался самым беспринципным, а под амфетамином, как сейчас, и вовсе деградировал, превращаясь в бесчувственную машину.