Я сижу на подоконнике, обняв руками колени. За окном перемигиваются огни ночного города — близкие и одновременно такие далёкие. Мне, наверное, никогда ими не налюбоваться. А сейчас заснеженные улочки манят ещё сильнее, как-никак я уже вторую неделю нахожусь под домашним арестом, подумать только! Без прогулок, общения и даже интернета. Из-за своих «обожаемых» родственничков.
Пока я тут страдаю они, как ни в чём не бывало, ходят развлекаться. Сегодня, например, отправились в кино на премьеру фильма ужасов, о которой я грезила месяца три точно. Этому предшествовала самая тоскливая в моей жизни новогодняя ночь, ибо я была вынуждена, стиснув зубы, наблюдать ужимки Илоны и Рината.
Признаться по совести, за неполные две недели совместного проживания, моё к Илоне отношение порядком потеплело, причиной чему послужил случайно подслушанный разговор. Дело было незадолго до празднования. Я пошла на кухню, намереваясь пополнить запасы мандаринов, и замерла на полпути, услышав своё имя из отцовского кабинета. Знаю, подслушивать не хорошо, но тогда мне было начхать. Информация — самое мощное оружие. В общем, сами виноваты, нечего шушукаться.
Папа сердился на моё упрямство — видите ли, я так и не извинилась перед Ринатом. Называл меня эгоисткой и даже собирался оставить без запланированного подарка, а это, ни много ни мало — платиновая подвеска с муранским стеклом к моему браслету Пандора. Мы её вместе выбирали в каталоге, и та должна была стать его завершающим штрихом. Так и случилось — она стала символом завершения моей спокойной жизни.
Так вот, Илона, к моему искреннему удивлению, настаивала на отцовском ко мне снисхождении. Дескать, в основе моего конфликтного поведения стоит неосознанное сопротивление переменам, возможно даже какие-то скрытые страхи. Она расписала меня такой обделённой и несчастной, что я чуть сама этому не поверила. Даже в тихую прослезилась, удивляясь незнакомому тянущему чувству в груди. Говорила Илона складно, с чувством. Отцовское сердце предсказуемо дрогнуло, и он пообещал быть со мной помягче. Эх, Илона, простодушная душа, хоть какая-то с неё польза.
А вот с мерзким Троллем мои отношения складываются совершенно иначе. Его покладистость настолько приторна, что вызывает во мне стойкий рвотный рефлекс. Зато папа не может на него нарадоваться. Видите ли, Ринат такой ответственный и взрослый.
«Я вас умоляю, взрослый. Всего на полгода меня старше» — так и хочется вставить свои пять копеек, но я держусь, уж очень надеюсь уделать Левицкую новой подвеской. Вмазать Ринату, конечно, хочется сильнее, но приходится терпеть. Своё он обязательно получит. Позже.
Настойчивый стук в дверь прерывает невесёлый ход моих мыслей.
— Карина, иди ужинать, — заглядывает запыхавшийся отец. Его лицо разрумянилось от мороза, и весь он излучает отвратительный позитив. Не то, чтобы я не желала ему добра, но радоваться их с Ринатом замечательному времяпровождению выше моих сил.
— Нет аппетита, — я равнодушно отворачиваюсь к окну, намекая на нецелесообразность дальнейших уговоров. При виде довольной физиономии Тролля, мне бы всё равно кусок в горло не полез. Проверенно.
— Как хочешь, — недовольно бурчит отец. — Завтра на рассвете мы выезжаем в гости к матери Илоны. Чтобы к шести часам была готова.
И захлопывает дверь. Нет, ну нормально?
«Постой, а как же моё согласие? Не обсуждается?» — искренне возмущается моя гордость, да в нашем доме до неё никому нет дела. Полночи я любуюсь метелью, молясь, чтобы к утру начисто замело все дороги из города. В мои планы входит выклянчить доступ к интернету в честь рождества, а не встречать его, у чёрта на рогах с Ринатом и его бабушкой. Что ж, раз старшие решили — выбора нет, я поеду. Только это война, змеёныш.
Везением здесь и не пахнет
Молюсь я видимо так себе, ибо уже к десяти часам утра папин внедорожник подъезжает к какому-то Богом забытому посёлку. Устав созерцать однотипный пейзаж, который из-за тонировки кажется ещё более серым и унылым, я поворачиваюсь к Ринату. Зря. От его щенячьего восторга сводит желудок.
Справа поле, слева ров — чем здесь любоваться, спрашивается?
— Расслабься, не нужно так переживать, — неожиданно заговаривает он, «обольстительно» сверкая брекетами. — Тебе понравится, бабуля у меня классная.
Я закатываю глаза.
Переживать должен ты, полудурок, как бы я тебя случайно в проруби не утопила. Нужно признать, шкала моёго настроения от такой невинной фантазии тут же уверенно ползёт вверх.
— И что мне здесь, по-твоему, может понравиться? — расплываюсь в злобной улыбке, вскользь отмечая какие всё таки у парня правильные черты лица. Похоже брекеты его единственный недостаток. Да нет, не единственный, разве можно забыть об его тошнотворной рассудительности, о которой папочка прожужжал мне все уши?! — Ваш Мухосранск я и по телику могу увидеть, да не горю желанием.