Она сдержанно кивнула.
Он насмешливо заглянул ей в глаза:
— Неужели вам нравится влиять на людей своей внешностью?
— Почему бы и нет? Я вижу, что не вызываю дурных чувств.
— Заместитель говорил, что вы удивительная девушка: при таких данных в вас море доброты.
— А почему я должна быть злой?
— На вашем месте это было бы естественно…
— Сейчас кое-кто будет на моем месте, — сказала Астрик, чувствуя приближение той минуты, когда должна появиться Гастрик. И, чтобы шеф не испугался, предупредила с грустью в голосе: — Произойдет нечто неожиданное, но приятное для вас. Однако мы не поговорили с вами о самом важном… Я буду через полтора часа…
Едва она успела произнести это, как Грог Казинаки, увидел стремительную метаморфозу с ее лицом, и потом еще долго, остолбенело смотрел на оказавшуюся перед ним в кресле девушку с холодно-красивыми чертами, совсем не похожую на Астрик.
— Кто вы? — наконец хрипло спросил он, изумляясь случившемуся и любуясь незнакомкой.
— Это я хочу спросить вас, как очутилась здесь и кого вижу перед собою? — грубовато ответила Гастрик.
Пять лет минуло с тех пор, как сестры поменялись лицами. Гастрик всячески ухитрялась сохранить облик
Астрик, действуя на нее то жалостью, то хитростью, а то и угрозами: мол, совсем перестанет появляться, то есть умрет, а вслед за ней эта участь ожидает и ее. За это время Астрик почти смирилась со своим несчастьем, успокаивая себя тем, что все-таки четырнадцать лет была красивой. И хотя каждый день кто-нибудь ранил ее взглядом или репликой, мечта стать прежней не заслоняла того множества забот, которыми она жила. А дел было невпроворот особенно после того, как Тинг сообщил ей информацию, тщательно скрываемую учеными от горожан: оказывается, ровно по той линии, которая разделила Асинтон на две враждебные зоны, под землей обнаружили тектонический разлом, который хоть и медленно, но раздвигается, и кое-где на поверхности земли уже стали проступать трещины, пока не привлекающие внимания, но грозящие катастрофой. Об этом же давал знать глухим ворчанием и вулкан Керогаз, но асинтоны и аселюбы по-прежнему были так заняты всеобщим раздором, что не замечали опасности. Тинг и Астрик с группой молодых людей, называющих себя звонарями, старались обеспокоить горожан тревожной ситуацией: выходили на улицы с трещотками и бубнами, кричали в мегафоны о Великой Трещине, но их принимали за сумасшедших, осмеивали, а порой вылавливали, сажали в машины стражников и увозили далеко за город, чтобы не смущали порядок.
Гастрик раздражало все это. Особенно взбесило сообщение о том, что сестра устроилась в фирму «Счастье». Грога Казинаки она не раз видела на рекламных роликах, поэтому, всмотревшись в человека, пораженно застывшего перед ней, вскоре узнала его по характерно выбритым дугою усикам и узким бакенбардам.
— У моей сестренки губа не дура, — хмыкнула она, встала и, осматриваясь, прошла по комнате. — В такой поздний час сидит у шефа, который не очень милостиво принимает ее одной стопочкой рома, да и та, кажется, предназначена ему самому.
Все еще под гипнозом случившегося Казинаки достал еще одну рюмочку, наполнил ее и протянул Гастрик.
— За наше знакомство, — торжественно сказала она и опрокинула содержимое рюмки в рот. Ей льстило, что она попала в один из богатейших домов Асинтона, и мысленно похвалила Астрик, сумевшую пробраться сюда.
— А вы бесцеремонны, не страдаете излишком скромности, — хмуро выдавил Казинаки.
— Вы правы, я без комплексов, — сказала она, развязно прохаживаясь по квартире, рассматривая дорогое убранство комнат, рисунок портьер, обивку мебели. — Мне кажется, мы бы могли найти с вами общий язык, — она томно плюхнулась на софу, приняв довольно вызывающую позу. — Как жаль, что через полтора часа я исчезну и перед вами опять будет моя сестра.
— Не люблю нахалок, — отчеканил Казинаки, заметив про себя, что девица отлично сложена: стройные крепкие ноги, как у норовистого жеребенка, тонкая талия, высокая грудь. Почему же все это не бросалось в глаза у той, что еще пару минут назад сидела в кресле, со взволнованным молчанием выслушивая его рассказ о приюте? И что за фантастическое перевоплощение?