Тощая, кудрявая блондинка не понравилась Некторову и привела в замешательство, когда вдруг разрыдалась на его груди. Тут же откуда-то появились две девчушки лет пяти и семи, очень похожие на Ивана Игнатьевича, и эта похожесть неожиданно отозвалась теплым еканьем в сердце.
— Что, малышки, как жизнь? — деланно бодрым тоном спросил он, смущенно проходя в комнату и присаживаясь на стул. — Вас зовут…
— Ира и Кира, — быстро подсказала Мила Михайловна, испуганно взглянув на него.
— Ира и Кира, — повторил он.
— Какой ты стал смешной, — девочки рассмеялись. — Когда выздоровеешь, сыграешь с нами в «тумборино»? — спросила младшая.
— Я потом все объясню. — Бородулина прижала к щекам Некторова ладони и жадно заглянула ему в глаза. — И вправду не совсем тот, — пробормотала она. — Погуляйте еще, — отстранила от него девочек.
— Мы так соскучились, — обиделась старшенькая.
— Ты обещал поехать с нами в лес и наловить под цветочками лампумпонов. Мы увидим их, правда? — прошепелявила малышка.
— Обязательно увидим. — Некторов погладил Киру по голове.
Странно знакомым показалось тепло девочкиных волос под рукой, будто уже не раз прикасался к ним. Захотелось обнять ее, усадить к себе на колени, но Мила Михайловна решительно выпроводила дочек за дверь.
«Неужели это память бородулинского тела? — подумал он. — Но тогда почему я безразличен к его жене? Более того, она глубоко не симпатична мне».
Он оглянулся. Комната была заставлена самодельными книжными шкафами и стеллажами, между которыми висели большие и маленькие фотографии морских, горных пейзажей и странные фотофантазии с непонятными контурами, квадратами, спиралями.
— Этот профессор чуть с приветом, да? — В голосе Бородулиной прозвучала надежда. Муж почти не изменился, и трудно, невозможно было поверить в то, что перед ней чужой человек, как уверял Косовский. — Болтают, вроде ты другой?
— А каким бы вы хотели меня видеть?
— Чего развыкался? Я ведь знаю на тебе любой закоулок.
Некторов смутился. Потом переспросил:
— Так все же, каким вы хотели бы меня видеть?
— Лучшим, — отрезала Мила Михайловна. — Практичным и ответственным за семью. Без заскоков.
И он вдруг всей кожей ощутил, как скучно и тоскливо жилось Бородулину с этой женщиной. Встал, прошелся по комнате. Мила Михайловна забегала рядом:
— Ну хоть скажи что-нибудь, успокой мою душу, — лепетала она. — Что теперь нам делать?
— Да ничего, — сердито ответил он. — Мы с вами — совершенно чужие люди.
— Ах ты, господи, — она всплеснула руками. — Нет, все это не доходит. Что же, теперь и жить здесь не будешь? А что соседи скажут? Позор-то какой! А девочки? — она вцепилась в его рукав.
— Я-то при чем? — пожал он плечами.
Бородулина возмущенно подскочила:
— Или не эти руки обнимали меня больше семи лет? Не эти губы целовали?
Некторов покраснел. А Мила Михайловна разошлась не на шутку.
— Чихать я хотела, что у тебя нынче в твоем черепке! Вот он ты, с твоими юродивыми глазами нищего мечтателя, от чьих фантазий в этом доме никому ни холодно ни жарко!
— Это уж слишком! — вскипел он, вдруг обидевшись за Бородулина. — Дочери обожали вашего мужа. И вот это, — он кивнул на стену с фотографиями, — мне нравится гораздо больше, чем побочная халтура, на которую вы его толкали.
— Еще бы, — горько скривилась Бородулина. — Цирковые фокусы всегда эффектны. А у меня уже сил не было смотреть на эту придурь! — Она подбежала к стене, плюнула на нее, а потом стала одну за другой срывать фотографии и бросать на пол, приговаривая:
— Вот! Вот тебе! И еще вот!
«Ну, чумная баба. Бедняга Бородулин, с какой мегерой жил», — подумал Некторов и незаметно успокаивающе погладил свою руку.
Мила Михайловна была вне себя. Она топтала снимки ногами, комкала, рвала на кусочки.
— Стоп! — вскрикнул он в тот миг, когда Бородулина протянула руку к последней причудливой фотографии. Показалось, что сквозь пятна туманной Галактики на фото мелькнуло человеческое лицо.
— А-а-а, самую фокусную пожалел! Еще бы! Два часа возился, мозгуя, как бы поинтересней намазать на хлеб горчицу. На, лопай! — Она сорвала фотографию и бросила Некторову под ноги.
Он поднял снимок, стал разглядывать его, то приближая к глазам, то отдаляя, и с изумлением обнаружил, что фото двупланово. При близком рассмотрении на нем были какие-то космические завихрения, скопища звезд. Но стоило отвести фото подальше от глаз, как на нем четко вырисовывалось бородулинское лицо. Лекторов сразу узнал его, а узнав, поразился: оно не было похоже ни на одно изображение Бородулина, с которым его познакомила Октябрева. Лицо Ивана Игнатьевича было тонким, одухотворенным, глаза смотрели проницательно, насмешливо и мудро. Стоило чуть сдвинуть фото, и лицо исчезало.