Наконец она встала и твердо заявила:
- Он дорог мне в любом облике. Так и скажите ему.
- Но это уже незнакомый вам человек, и безответственно так заявлять, сказал профессор. - Его душевный мир так же изменился, как и тело.
- Что ж, будем знакомиться заново, - сухо сказала она и спросил.", когда можно встретиться с... - Тут она запнулась, выразительно посмотрев на Косовского.
- Да-да, он все-таки Некторов, - кивнул профессор, и она облегченно вздохнула.
Но когда Косовский доложил Некторову о желании Тоши увидеться с ним, то вызвал такую бурю гнева, что поспешно поднял руки: "Все-все, сдаюсь! Значит, не пришло время".
Он опять замкнулся в себе. Часами лежал, глядя в потолочное зеркало, и велел никого в палату не пускать. Однако тайное всегда становится явным. Слухи о том, что уникальный пациент Косовского не кто иной, как Некторов, проникли в институт, и смешанное чувство радости - жив! - любопытства и страха охватило всех, кто знал его.
Но Косовский поставил надежный заслон - больному нужен покой. А где он, покой? Чего стоила одна Октябрева? Узнав, что в завтрак он съедает по две порции яиц, сделала ему очередной выговор.
- Подумаешь, высыпят красные пятнышки на моем неуважаемом теле, усмехнулся он.
- Не смейте так говорить! - она стукнула кулаком по тумбочке. - Это плохое отношение к Ивану Игнатьевичу. Он не смотрел на себя наплевательски!
Ему вдруг стало весело.
- О да! Он холил свое тело. Оттого-то у меня проклятая одышка, когда взбираюсь по лестнице. Разъелся, как баба.
- Вы... вы! - Не найдя слов, Октябрева топнула ногой.
- Извините, - он манерно склонил голову. - Сами завелись.
- У Ивана Игнатьевича это возрастные изменения, - не могла успокоиться она - Неизвестно, каким бы вы стали через десяток лет.
- Уж поверьте, не таким уродцем!
Ее искреннее возмущение доставляло удовольствие. И уже не столько из-за вражды к Бородулину, сколько разыгрывая девушку, он продолжал:
- Право, не очень удобное вместилище выбрали коллеги для моего великолепного серого вещества.
- Да вещество Ивана Игнатьевича куда великолепней! - не уловила она его иронии.
- Вряд ли. Иначе позаботился бы о моем будущем и сумел придать своему телу приличный вид. В рюмку он случайно не заглядывал?
Они долго перебрасывались колкостями, а потом Октябрева вдруг заплакала. Громко, жалобно, а голос.
- Что вы, Лена, - растерялся он. - Ну извините, если обидел.
- Ой, да что же это я вас все время... - всхлипнула она. - Это я дрянь, дрянь, дрянь!
Он подошел к ней, погладил по голове. Чуть задержался на влажной челке и отдернул руку. Теплой волной окатило его с ног до головы, жаром плеснуло а лицо, судорогой стянуло горло. Поспешно глотнул воздух Впервые в чужом нелюбимом теле вспыхнула тоска по женскому теплу. "Выходит, я и впрямь живой", - с изумлением подумал он.
Октябрева испуганно подняла на него заплаканные глаза, губы ее дрогнули. И он увидел перед собой не лицо, а лик мадонны с полотна Эль Греко и с греховным головокружением погрузился в открывшуюся перед ним глубину.
Ночью он не то летал, не то плавал в теплой, пульсирующей звездами бездне. Сердце то сжималось в необъяснимом стыде и страхе, то ликующе рвалось из груди, и Некторов впервые подумал о Бородулине с благодарностью - надо же, чем наградил его!
Зато утром встал мрачный, как никогда. Мучительно хотелось стянуть, сбросить, растоптать лягушечью кожу чужой внешности и явиться перед Октябревой в своем первозданном виде.
Как обычно, она пришла к восьми, сделала ему две инъекции, дала таблетку глюкозы с аскорбинкой. И все это без единого слова, старательно отводя глаза от его пристального взгляда. После завтрака сказала:
- Вам нужен свежий воздух. Мы с Косовским подыскали в парке аллею, где вы не рискуете попасть под обстрел любопытных глаз. Там и беседка есть, можно посидеть, почитать.
- Вас и вправду волнует мое состояние?
- Почему бы нет? Кстати, вот письмо, - она вынула из халатика конверт, протянула ему.
Он нахмурился.
- Будь вы озабочены моим спокойствием, не вручили бы это. - Распечатал конверт и, пока Октябрева крутилась у ангиографа, прочел письмо. - Они жаждут меня видеть, - сказал с ухмылкой.
- Кто? Жена?
- А то кто же.
- Вот и встретьтесь.
- Ах, какая вы добренькая! Зачем нам встречаться? Разве чтобы извиниться Друг перед другом? Ей - за то, что помнит мои слабости, мне за тот скверный вечер.
- Хотя бы - Она мельком взглянула на него, и, как вчера, перед ним все поплыло. Обычно в таких случаях он не раздумывал: подходил к девушке, обнимал ее. И сейчас уже было сделал шаг в сторону Октябревой, но спохватился.
Она рассмеялась глазами и выскользнула в коридор. С бородулинским телом ходил совсем другой человек, и Октябрева терялась. Еще была свежа память об Иване Игнатьевиче, но то, что сейчас шло от Некторова, тревожно волновало.
Оказывается, страдал он вовсе не от боязни быть неузнанным близкими друзьями - узнала ведь Тоша! - а от своей невзрачности. Комплекс неполноценности, который был чужд ему и над которым раньше добродушно подтрунивал, теперь стремительно развивался, угрожая придавить, пригнуть к земле.
Если бы ему вздумалось сейчас вести дневник, он разделил бы тетрадь на две части и так бы озаглавил их - "Моя первая жизнь", "Моя вторая жизнь". Первая часть была бы мемуарной, вторая регистрировала бы события сегодняшнего дня сквозь призму вчерашнего. Но дневник выдал бы его с головой, со всей очевидностью открыв, что прежнего Виталия Некторова нет.
В своей первой жизни он не любил философствовать и вообще всякое мудрствование считал уделом людей слабых, в чем-то ущербных и потому ищущих опоры извне. Его здоровую жизнедеятельную натуру не интересовали рассуждения о смысле жизни, о смерти и других высших материях. У него было любимое дело, была личная жизнь, планы на будущее. Чего еще? Но теперь, когда катастрофично повзрослел на семь лет, одолевали мысли, которые в нормальных условиях пришли бы, наверное, лишь в старости.
Он вызывал в памяти свой прежний облик и пытался осмыслить, какая информация была заложена в нем и для чего. Вот он шел по городу или входил в троллейбус, ловил взгляды встречных, пассажиров. Неужели его профилем любовались, как любуются прекрасной статуей, живописным пейзажем или причудливой вазой? Может, внешность все-таки неосознанно проецируют на духовную суть человека? Но невзрачность Тоши скрывает самоотверженное нежное сердце. И кто знает, чем еще обернется красивость Октябревой. А может, одно из достоинств человека и состоит в том, что он способен вылупиться из оболочки гадкого утенка? И вот перед нами прекрасный лебедь, даже если он по-прежнему напоминает полуощипанную курицу - мы уже просто не замечаем этого.