– И аппетит, – хихикает из коридора Вероника Павловна, но тут же шикает строго: – А ну брысь оттуда! Притащились… ночь на дворе, а они смотрины устроили… хоть бы дыхание перевели, точно гончие в упряжке…
– Я сейчас, – шепчу Эмиру и хватаюсь руками за край кроватки, готовясь остаться без поддержки.
Стою, пока он не выходит и не прикрывает за собой дверь, а после с маниакальным усердием и риском разбудить дочь (и, как следствие, всех соседей), начинаю обследовать комнату на наличие монстров. Минут через пятнадцать понимаю, что все мои монстры только внутренние, с мысленным «ага!» отдёргиваю шторы, выглядываю в окно и только после этого немного успокаиваюсь, вспоминая о Солнцеве.
Чувство вины материализуется как по заказу. Взвинчен он был не меньше моего, уехала я, деликатно выражаясь, на тревожном аккорде, но, если позвоню, а Куманов до сих пор там… чёрт, Куманов!
Выхожу из детской задним ходом, не в силах оторваться от своей крохи. Повинуясь параноидальному порыву, в очередной раз окидываю комнату придирчивым взглядом. Закрываю за собой дверь и борюсь с желанием ворваться вновь.
– И Пашенька в городе? – слышу тревожный голос Вероники Павловны.
– По работе, Вероника Павловна… – непривычно мямлит Эмир.
– Ох, Господи, что же будет… – сокрушается женщина, а я разрезаю воздух суровым выпадом:
– Ничего.
– Линда! – укоряют в два голоса.
– Пока ничего, – трусливо иду на попятный и киваю Эмиру на входную дверь: – Пошли, – Эмир безропотно выходит, а я выдуваю шумно: – Вероника Павловна, сделайте одолжение…
– Я понимаю, – поджимает губы, с трудом сдерживая внутреннюю горечь. – Понимаю, ступай… ох, вырастила непутёвого… одно счастье в жизни осталось, Надюша…
– Посмотрю, как пойдёт… – пытаюсь добавить капельку мёда в огромный чан дёгтя, но она лишь рукой на меня машет, подгоняя:
– Ступай, не береди…
Выхожу вслед за Эмиром на площадку и натыкаюсь на его вопросительный взгляд.
– В соседний подъезд, – поясняю коротко и марширую вниз по ступенькам.
В город я приехала одна и всерьёз рассчитывала, что одна справлюсь. Нашла скромную квартиру в спальном районе, сняла на длительный срок, и начала обустраивать своё жилище, готовясь стать матерью, но не учла одной детали, перевернувшей всё с ног на голову.
Беременные гормоны.
Солёные огурцы в банку сгущёнки не макала, да и в целом беременность протекала легко, токсикоза и того не было, но в третьем триместре я поскользнулась в ванной. И меня поглотили страхи.
А что, если бы я упала и разбила голову?
А что, если что-то случится в родах?
А что, если я вызову сантехника, а он окажется маньяком?
А что, если к концу срока я не смогу самостоятельно обуться?
До абсурда, в крайности, в депрессию и с рецептом на успокоительные после осмотра наблюдающим врачом. И именно эта бумажка побудила к действию.
В тот же день села в машину, пока ещё могла дотягиваться до руля и не цеплять его животом своим необъятным, и поехала в соседний город, радуясь, что несколько месяцев назад моральных сил уехать дальше попросту не было.
Появилась на пороге Пашкиной мамы, рассказала всё, подчистую выложила, как священнику, как родной. С тех пор родная и есть, через Надюшу… тест ДНК подтверждает, убедились, обеих грызло.
Вернулись вместе. Осмотрела она мои хоромы придирчивым взглядом и наказала строго, что у ребёнка должно быть своё личное пространство, то бишь, у меня квартирка двухкомнатная, а вот ей и однушки за глаза. Не будет же она нас стеснять? Банкует Паша, этот наличными пытается компенсировать редкость встреч. На метраж мне было плевать больше всего, но спорить не стала. На всё была согласна, лишь бы приезжала, лишь бы разговаривала со мной, лишь бы одной в своём котле не вариться. Сдружились. Сблизились ещё сильнее, хотя и без того на тот момент одну аферу успели провернуть [1]. Самая лучшая она у меня, самая добрая, самая заботливая. И была таковой ещё до того, как подтвердилось отцовство Куманова.
– Номер квартиры, Линда, – выдёргивает Эмир из вереницы воспоминаний.
– Сорок восемь, – бубню на автомате.
– Сорок восемь, – дублирует в мобильный и меня прошивает тысячью огненных стрел.
Едет. Сюда. Через стену от дочери окажется. Через несущую, но такую хлипкую, что слышно её крики. Плачь, смех, как его мама полы пылесосит.
– Лучше соберись и поторапливайся, – хмуро высекает Эмир, – наверняка там есть что спрятать.
Пару пакетов успела собрать. Как воришка через окно Веронике Павловне передавала, Эмир за ноги держал, чтобы не вывалилась. От заговора этого тошно, от себя тошно, но и признаться страшно. Не смогу, не готова, позже. Позже!
– Привет, – улыбается с порога, голос хрипловатый, взволнованный как будто бы, глаза сверкают, искры на все стороны света раздают. – Ну, и во что ты опять вляпалась?
Падаю.
Не ловите.
[1] История из книги «У меня проблема. Ты».
________________
Спасибо всем, кто со мной!
Эту историю пишу в несколько непривычном для себя формате, от того особенно важно знать ваше мнение ) Буду рада любым комментариям!
Глава 4
Пальцем не трону, я не на столько конченый.
© Павел Куманов
Репетировал.
Всю дорогу пытался угомонить идущее на разрыв сердце, утихомирить внутреннюю трясучку, но этот тремор в пальцах скрыть попросту невозможно.
Поднимаюсь не по лестнице, а сразу на тот свет. Гул в уши со свистом врывается, словно я на взлётке, поправляю ранец с парашютом и убеждаюсь, что кольца давно нет, лишь тяжесть рюкзака на плечи давит. Но я прыгну.
Сяду в этот чёртов самолёт, наберу запредельную высоту и шагну в пустоту, чтобы только, ускорившись, впечататься всей тушей в твёрдую землю. Чтоб размазало, поглотило, вобрало в себя без остатка. Может, на этот раз действительно без остатка. Надеюсь.
Прыгну.
Потому что перед прыжком будет взлёт. Стремительный, непродолжительный, волнительный, не приносящий ни разрядки, ни особенного удовольствия, потому что знаю точно – в этом самолёте мы с ней не одни. Там всегда, сука, ещё кто-то. И третий всегда прыгает.
Я – третий.
Натягиваю привычную ухмылку, стучу и прячу руки в карманы.
Мог бы сам вскрыть, мог бы тупо плечом приложиться – ни замок, ни сама дверь, никакой критики не выдерживают. Но я стучу. В надежде, что откроет именно она. Встретит на пороге, как будто ждала меня все эти годы. Только меня. Именно меня.
Сука, на столько увлёкся своими фантазиями, что в первую секунду именно так и показалось. Расплылся в наитупейщей улыбке, от самого себя тошно стало, но она точно приклеилась.
Всё это, конечно, лишь фантазии. Жесткие игры разума, разыгравшееся воображение, вытесняющее реальность. Желаемое за действительное.
Что я там сказать хотел? Поздоровался, а дальше?
Блядь, фраза какая-то была едкая, но не слишком… Чтоб выглядеть круто, но не обидеть. Обижать её меньше всего хочется… И так слишком многое позволил себе в прошлом. Слишком.
А, вспомнил.
Выдаю севшим нахрен голосом. Ладно, будем считать, я брутальный самец, а не испуганный влюблённый пацан, дуреющий от её небесных черт.
Как будто не раздевал ни разу.
Как будто увидел сегодня впервые.
Мог бы подойти, в охапку собрать, к себе придавить и на пару секунд неслабо так кайфануть, не пикнула бы даже, но я уже отпустил.
Отпустил же?
– Надеялась, ты мне расскажешь, – томный выдох, поднимающий полчище мурашек поверх имеющихся. Так бывает вообще? Верится с трудом, но ощущения именно такие.
Вздыхать – её фишка. Стонами за всё время ни разу так и не побаловала, на звуки в койке у неё конкретный сдвиг по фазе. Доступно лишь избранным. Лишь тем, к кому испытывает эмоциональную связь. А я так, подай-принеси. Перевалочный пункт. Но и от этого долго не мог отказаться. И сейчас бы не отказался, с упоением затягиваясь её запахом, только вот есть несколько жирненьких «но».