— Это ведь не…, — у меня никак не хватало духу высказать свои предположения.
— Подожди здесь. Я схожу, гляну.
— Нет, я тоже пойду.
Мы медленно двинулись к столбу и, чем ближе подходили, тем отчётливее проступала картинка.
Я снова остановилась, закрыла лицо ладонями и глубоко вдохнула. Нужно было собраться с силами, а их у меня совсем не осталось. Лёха напротив, прибавил шагу, почти побежал, и я в один миг сорвавшись, полетела за ним, обогнала и застыла, как вкопанная у подножья столба.
Но сколько не вглядывалась, черты висевшего на нём человека расплывались у меня перед глазами.
Видела занавешенное волосами лицо, плотно сжатые губы, опущенный к груди подбородок. Но всё равно спроси меня: «кто это?», я бы ответила: «не знаю».
Не знаю, потому что не хочу знать. Понятия не имею, кто этот человек. Кто этот странный, лохматый парень в черном, с примотанными к балкам руками и ногами, вытянутыми вдоль столба. Чужой человек из чьей-то чужой жизни. Не моей. Потому что в моей жизни всё хорошо и всё в порядке, в ней всё тихо и спокойно. В ней просто нет этому всему места. И не должно быть.
И тут внезапно, наступила тишина. Оглушила, навалилась, выдавила барабанные перепонки. Я больше не слышала невидимых часов. Я ничего больше не слышала, воздух тоже закончился, дыхание остановилось само по себе. Я поняла это только, когда ноги стали подгибаться. Чтобы не рухнуть пришлось опуститься на землю.
— Я сейчас умру, — произнесла я, не слыша своих слов.
Лёха сбросил мой рюкзак на землю и обеими руками потряс столб. Обернулся на мой голос, что-то ответил, но я не слышала. Потом ещё говорил, и ещё, но всё без толку.
Не выдержав, подошел ко мне и похлопал по спине.
— Короче, давай заканчивай. Я конечно всё понимаю, но у всех сегодня тяжелый день. Сейчас в посёлок схожу, людей найду. Снимем его. Потому что, если я туда полезу, мы с ним вместе грохнемся. Всё нормально будет. Тоже мне трагедия.
— Он жив?
— А кто по-твоему сейчас с тобой разговаривал? Всевышний?
Лёха усмехнулся и припустил в сторону калитки.
— Костя, — позвала я. — Ты правда жив?
— Нет, — ответил он сдавленным голосом. — Я умер с тех пор, как ты воткнула нож мне в спину. Какой смысл спрашивать?
Я бросилась к столбу.
— Как им такое только в голову взбрело?
— Это я подсказал. Подумал, что после твоего поступка я бы мог стать святым или мучеником… Всё же лучше, чем сдохнуть от разрыва селезенки или кровоизлияния в мозг.
— Они тебя сильно били?
— В сравнении с той раной, которую оставила ты, пара синяков — это ничто.
— Костик, прости, пожалуйста. Я сделала это не потому, что ты выбрал её. Клянусь! Я поступила так из-за тебя, из-за справедливости. Если ты меня ещё хоть немного любишь, то должен понять. Ты же ещё любишь? Потому что я тебя — очень!
— Ну, почему сейчас? — он закашлялся. — Почему мне обязательно нужно было повиснуть на столбе, чтобы об этом узнать?
— Ты простишь меня? Пожалуйста.
— Тоня…, — он глубоко вдохнул. — Неужели ты ещё не поняла, что я всегда буду тебя прощать? Чего бы ты не сделала. Потому, что я безвольный, бесхарактерный…придурок. Только, умоляю, перестань плакать. От этих слёз я сдохну раньше, чем от удушья. Ты же знаешь, что распятые умирают не от кровотечения?
— Когда вы убежали, один пацан остался, и мы с ним подрались. Представляешь? По-настоящему.
— Бедный пацан.
— Если бы не он, я бы пришла раньше.
— Ты и так пришла слишком рано. Мой труп ещё разговаривает.
— Ты же сказал, что простил меня.
— Простил, но пока ещё не забыл.
— Кость, а мы можем так, чтобы не оглядываться?
— Никогда?
— Никогда.
— Фру ве мунсун? Джаст ми энд ю?
— Да, чтобы долго, счастливо и в один день.
— Так же никогда не бывает, глупенькая, — он улыбался, — но ради тебя я готов попробовать.
Глава 30
Никита
В лагерь мы вернулись усталые, сонные и совершенно вымотанные ночным приключением. До посёлка доехали на автобусе, а оттуда пешком к себе.
По дороге почти не разговаривали и, когда шли через поля, в сторону фермерского дома старались не смотреть.
Макс был зол из-за синяка и того, что по его словам «так тупо» никогда не попадался. Дятел бессловесно страдал угрызениями совести, но молчал только потому, что я накричал на него, что уже ничего не исправить. Мне же просто было не по себе.
Из-за влажной духоты с самого раннего утра, повисшей в воздухе, дышать было тяжело. Однако раскаленное солнцем небо оставалось безоблачным, пустым и почти белым. В полях оглушающе стрекотали кузнечики, вся одежда взмокла от пота, я только и успевал вытирать лицо футболкой. Ноги подгибались, хотелось просто сесть посреди дороги и больше не двигаться.