– Не смеши меня, Линетт, и не путай столь разные вещи. Ты дашь ему то, чего Страусе никогда не давал тебе, – в этом главная разница. Люби его, и все вокруг тебя станет светлым и праздничным.
– А тебе не кажется, что это звучит несколько театрально?
– Театрально? С чего ты это взяла?
– А с того, что не все может возродиться заново. Хотелось бы мне, чтобы все было так легко, как ты себе представляешь.
Эстер с укором посмотрела на дочь.
– Легко? Ты думаешь, любить легко? Девочка ты моя, это же самый большой риск, на который может решиться женщина.
– Верно, и потому я никогда не любила Страусса. Возможно, я вообще не могу любить…
– Неправда. Ты любишь наших детей, и ты смогла вновь полюбить меня. Это первые шаги на пути к большой любви.
– Откуда ты набралась всей этой премудрости? – искренне удивилась Линетт.
– Мы с лордом Гейбриелом много беседовали вечерами, и иногда я ходила с ним смотреть на звезды. У него есть прелестное местечко на вершине холма, как раз там, где небольшая рощица. Это просто удивительно, как легко говорить откровенно в темноте. В основном мы говорили о его отце и примирении его брата с Уилтоном, а под конец сошлись на том, что любовь к семье является основой подлинного счастья… Пойду-ка я спать, дитя мое. – Эстер поднялась и чмокнула дочку в щеку, а затем взяла свечу и вышла из комнаты.
Линетт посидела еще некоторое время, размышляя, насколько откровенна была с ней Эстер. Она так настойчиво старалась заставить ее подойти к Гейбриелу, что это невольно вызвало протест в ее душе.
Все же, надев плащ, Линетт отправилась на поиски Гейбриела и нашла его на вершине холма: он лежал на спине и разглядывал небо, а может, просто спал.
Когда она подошла, Гейбриел сел, однако не повернулся к ней.
– Добрый вечер, мадам. – Линетт замерла.
– Не молчите, я знаю, что это вы. – Гейбриел встал и отряхнул одежду. – Добрый вечер и добро пожаловать в мою обсерваторию. – Он указал туда, где прямо на земле было расстелено одеяло, а другое, скатанное, лежало в изголовье, служа подушкой.
– Как вы догадались, что это я?
– Если тихо лежишь на земле, то можешь почувствовать чужие шаги. Я знал о вашем приближении задолго до того, как смог увидеть вас.
– А что делает это место таким идеальным? – Линетт повернулась, чувствуя себя совсем крошечной под покровом ночи.
– Это место расположено выше других, и отсюда можно беспрепятственно смотреть во всех направлениях. А там, чуть ниже, есть маленькая рощица, где можно укрыться, если погода вдруг резко изменится. Кроме того, отсюда вы можете заранее увидеть приближение ненастья и бегом вернуться в дом.
– Пожалуй, чтобы дать отдохнуть глазам, это просто идеальное место, – задумчиво произнесла Линетт.
Гейбриел усмехнулся:
– Здесь я могу смотреть сразу и на вас, и на звезды.
Это заставило сердце Линетт дрогнуть.
– А мне казалось, что вы хотите избавиться от меня…
– Нет, моя милая, я очень внимательно вас слушаю. Даже без слов вы говорите мне много интересного.
Сердце Линетт снова дрогнуло. Интересно, как он догадался, что ей нужно время и что фраза «Я люблю вас» будет самой трудной из всех, когда-либо произнесенных ею?
– Когда я впервые приехала в Англию и не могла содержать себя в качестве художницы, я обзавелась любовником.
– И как вы себя тогда называли?
– Мари Лесёр.
– Вы явно отдаете предпочтение французским именам.
– Это сценическое имя моей матери.
– Тогда понятно.
Гейбриел отвернулся, и Линетт показалось, что он полностью погрузился в созерцание звезд.
– Линетт, я люблю вас – неожиданно услышала она, и ее сердце дрогнуло в третий раз. – Не важно, чем вам пришлось заниматься, чтобы выжить, не важно, как вас зовут сейчас или как звали раньше. Я люблю вас, и этим все сказано.
Произнося слова, которые Линетт показались волшебными, Гейбриел улегся на спину, и Линетт последовала его примеру. Так они лежали бок о бок, и единственным звуком вокруг было их дыхание.
– Спасибо, что вы спасли Клер, – тихо произнесла Линетт.
– Едва ли это было спасением. Я знаю своего коня и знаю, чего ждать от него. Мне не грозила даже малейшая опасность, как не грозила бы она и вам. – Гейбриел повернул голову к Линетт. – Но я никогда не забуду то, что вы доверили мне заботу о человеке, близком для вас.
Линетт вздохнула.
– Когда-то я искренне ненавидела вас, Гейбриел. – Она засмеялась сквозь слезы. – Но правда и то, что я уже давно не желала так сильно ни одного мужчину.
Он возник над ней и вытер слезу, бежавшую у нее по щеке.
– Вы первый и единственный, кому я доверю свою жизнь. – Линетт сделала глубокий вдох, словно желая окончательно избавиться от отчаяния и безнадежности.
Гейбриел нежно обнял ее и, когда Линетт расслабленно прижалась к нему, натянул плащ на них обоих. Теперь они лежали на спине, тесно прижавшись друг к другу.
– Звезды действительно очень загадочны, – признала Линетт. – Но мне и не нужно много знать, чтобы почувствовать себя одной из них.
Она подняла голову, чтобы Гейбриел мог заглянуть ей в глаза, и поцеловала его.
– Ты сияешь так ярко, что я не вижу ничего, кроме тебя! – с трепетом в голосе воскликнул Гейбриел.
Ее губы были, как и все остальное у Линетт Гилрей, нежные и ждущие, с пряным ароматом, становившимся особенно сладким, когда она прижималась к нему, издавая стоны наслаждения.
– Спасибо.
– За что? – Он снова притянул ее к себе. – Я буду счастлив повторять это снова и снова.
– За то, что ты подарил мне «завтра».
Новый поцелуй оказался еще нежнее, и он стал полным совершенством, когда Линетт произнесла:
– Я люблю тебя.
Еще некоторое время они лежали, обнимая друг друга, но, в конце концов, Гейбриел стал подумывать о постели. Впрочем, сначала придется рассказать Линетт, о чем он размышлял перед тем, как она пришла к нему.
– Сказать по правде, я вряд ли буду и дальше заниматься астрономией: все равно доктором Боргосом мне никогда не стать.
– Вероятно, тебе пришла в голову другая идея?
– Да. Теперь я хочу снова заняться физиологией человека и сделать не меньший вклад в науку, чем Везалий. Многое изменилось с тех пор, как он написал свой шедевр, и теперь мы знаем, как функционирует человеческое сердце и работают остальные части тела. В результате многие рисунки Везалия оказались устаревшими. Мы могли бы работать вместе и подготовить новый набор рисунков с учетом последних открытий. Я знаю нескольких издателей, которых это определенно может заинтересовать.
Линетт недоверчиво уставилась на него:
– Надеюсь, ты не шутишь?
– Господи, ну конечно же, нет. Спроси Джессапа, и он подтвердит, что мой интерес к физиологии намного превосходит интерес к астрономии. Увлечение звездами я позволил себе в ожидании, пока мой отец обретет чувство реальности, но этого так и не произошло. Лишь его уход в мир иной положил конец ожиданию. – Гейбриел вздохнул. – Мне грустно, что он ушел, но моя жизнь теперь станет полнее. А когда я осознал, что любое мгновение с тобой значит для меня больше, чем все звезды на небе, мне стало ясно, что я никогда не был истинным астрономом. – Говоря это, Гейбриел положил руки на плечи Линетт и повернул ее лицом к первым лучам зарождающегося дня.
Линетт прижалась к нему, с восторгом наблюдая за тем, как небо окрашивается в разные цвета, постепенно переходя от серого к розовому и золотому, затем она медленно повернула голову.
– Вот оно и наступило, наше завтра, – медленно произнесла она, и ее лицо осветила торжествующая улыбка. – И теперь оно полностью принадлежит нам.
Едва она закончила говорить, как Гейбриел без промедления запечатлел поцелуй на ее губах, и они вместе стали спускаться с холма.
Впереди их ждала новая жизнь.