Мария Лунёва
Твой шёпот в Тумане
Пролог
Тяжелый туман стелился под ногами. Ночной мрак слабо освещал молодой месяц, но того света, что проникал на землю через редкие облака, хватало чтобы бредущий по разбитой деревенской дороге человек мог хоть немного ориентироваться в пространстве.
Шатаясь, он кутался в окровавленную старую куртку, подбитую кроличьим мехом, и все еще зажимал рану, хотя кровь в ней уже свернулась. Белеющие пальцы стягивали ворот, пытаясь сохранить ускользающее тепло. Мужчина еще не осознал, что это остывает его тело. Ноги несли его вперед, и как безумец, придерживаясь за заборы чужих домов, он стремился туда, где его ждут и любят.
Его зрение угасало, и теперь он скорее искал свой дом по запаху. Вишня. Мелкие розовые цветки на высоком раскидистом дереве делали его родное жилище узнаваемым даже ночью. Он вдыхал воздух, пропуская его через нос, и все пытался уловить сладкие нотки, которые бы подсказали ему, что его цель достигнута.
А желал он не многого. Замутненный разум шептал только одно: «Вернуться к своим девочкам».
Даже умерев, он не мог простить себе того, что оставил дочерей совсем одних и, повинуясь своей последней мысли, своей боли и страху мертвый отец пытался вернуться домой. Туда где за бедным накрытым цветной скатертью столом сидят его красавицы и ждут, поглядывая в окошко.
Томмали наверняка разогревает уже, в какой раз суп на затопленной печи. Лестра по своему обычаю плетет пояски из кожаных лент, а малышка Эмбер… его Эмбер опять болеет. Мужчина разжал правую руку, в которой все еще был холщовый мешочек. Да. Вернуться домой и принести траву, помогающую справиться с лихорадкой. Дойти и отдать это Томмали. Она запарит ее, напоит Эмбер и болезнь отступит.
Мертвое сердце кольнула острая боль. Оно еще раз встрепенулась в попытке ожить и замерло.
Мужчина остановился и затряс головой. Разум угасал, воспоминания стремительно исчезали, таяли, как утренняя дымка.
Он вернется домой. Он дойдет к своим любимым девочкам. Защитит. Не оставит.
И отец снова пошел вперед, ориентируясь на запах. Ему нужно туда, где витает аромат вишни. Вот впереди очертания родного забора и крыши. Спотыкаясь и заметно шатаясь, он пошел дальше.
Знакомо скрипнула калитка. Свет в окне. Так было заведено: пока кого-то не было дома, свечу на подоконнике не гасили. И огонек светил, указывая путнику, что его ждут и любят.
Пройдя через незапертую деревянную калитку, мужчина добрел до сарая и упал на небольшой холм земли с торчащей доской, на которой было вырезано только лишь имя «Итэр». Его сын, не проживший и месяца, но, тем не менее, любимый и такой желанный. Скоро они будут вместе. Подняв грязную руку, мужчина провел дрожащими пальцами по дощечке, пытаясь удержать остатки воспоминаний.
Его мальчик. Такой крошечный, с чубчиком редких темных волос. Так похожий на него.
Позади скрипнула входная дверь, заставив мужчину замереть и вспомнить о травах. Он дошел. Теперь нужно отдать. Эмбер.
В серых затуманенных глазах окончательно погасла жизнь.
— Папа, — тихий шепот снова разбудил его сознание. — Папочка, это ты?
— Томмали, — выдохнул мертвяк и повернулся на спину. Его старшая доченька замерла в каком-то шаге от него со свечкой в руках. Холодный ветер трепал длинное серое платьице. Совсем взрослая. Невеста. А он не увидит ее в свадебном платье. Скупая слеза скатилась по серой щеке.
— Папа, почему ты лежишь? — в тонком голосе слышался страх. — Папочка, поднимайся.
Мужчина поднял руку с зажатым в ней мешочком, но тот выпал из ставших непослушными пальцев.
— Прости, милая, я не мог вас бросить. Не мог не вернуться домой, — его слова становились все невнятнее. — Завари и напои Эмбер. Береги ее, Тома. Береги их обеих.
— Папа, — свеча выпала из дрожащих рук девушки и погасла, покатившись по земле. — Папа, нет. Я прошу тебя, нет. Ты не можешь, папа. Ну, пожалуйста.
Обезумевшая дочь бросилась на грудь мужчины и, не обращая внимания на уже свернувшуюся кровь, тихо ударила по ней кулачками.
— Папочка, — умоляла она, — борись.
— Поздно, милая, — промычал он. — Добей меня и похорони рядом с матерью.
— Нет, я не смогу, папа, — рыдая, она, обхватив его заросшее щетиной лицо, заглянула в родные любимые глаза. — Как же мы? Что будет с Лестрой и Эмбер.
Папа не бросай нас. обняв, она прижалась к мертвому телу, ища утешение и привычное тепло.
— Ты справишься, — отец тихо погладил свою дочь уже остывшей рукой по волосам.
— Ты сильная, Томмали. Ты моя гордость!
Его голос звучал все тише.