Виталька приник лбом к стеклу, чтобы лучше слышать, но Родькин отец вдруг поднял голову и, казалось, посмотрел прямо на него. Витальке стало стыдно, и он соскочил на землю.
- Ну, что там? - спросила Ольга.
- Читают обвинение, - неохотно сказал Виталька.
- Засудят! - Шурка пренебрежительно махнул рукой. - Раз попались - засудят как миленьких. Родькиному отцу, наверно, больше всех дадут… Да, Сеня?
Сенька отвернулся, будто бы не слышал: все-таки Родькин отец был его дядей, хоть и троюродным, а Виталька сжал кулаки, двинулся к Шурке:
- Почему это Родькиному отцу дадут больше всех?! Почему?
- Как заведующему! - Шурка состроил рожу, хихикнул. - Он же главный у них…
- Какой же он главный? Он же сам не воровал!
- Так попускал… Хе-хе! Родька теперь не будет такой гордый, а то хвастался: «Моего папу орденом наградили!… Моего папу по телевидению показывали!…» Правда, Сеня?
- Да врешь ты все! Ничего он не хвастался!
Виталька толкнул его.
Сенька покосился на Ольгу: как она восприняла Шуркины слова? У нее сузились глаза, на курносом лице мелькнула, усмешка. Ничего не ответив Шурке, Сенька пошел прочь.
- Эх ты, подлипала! - сказал Виталька Шурке. - Ты раньше к Родьке привязывался, а теперь Сеньке подыгрываешь. Предатель…
- Вот как дам! - сказала Ольга и замахнулась на Шурку.
Это было так неожиданно со стороны Ольги, что удивился даже Виталька. А Шурка, выпучив глаза, отступал.
- Да я ничего… Я так… Я пошутил, - оправдывался он, бросаясь за Сенькой.
Танюся не вмешивалась в разговор, стояла, сложив полные губы вареником, потом сказала:
- Конечно, жаль Родиона. Такой позор из-за отца!…
- Кто тебя просит жалеть Родьку? - оборвала ее Ольга. - Жалельщица какая нашлась.
Родион, чтобы отвлечься, колол дрова в сарае. Хотел с утра уйти в степь куда глаза глядят, подальше от людей, но раздумал: а если с дедом Матвеем что случится? Дед уже с трудом поднимался с постели. А мать на рассвете ушла на ферму и вернется домой только к вечеру…
В дверях стояла Акулина Кондратьевна, смотрела на внука, качала головой:
- Родя, чуешь?
Он не слышал: задумался.
- Родион!
Внук вздрогнул, выронил топор из рук.
- Дед кличет, Родя… Худо ему.
Матвей Степанович, одетый, сидел на диване. Похудевший, сгорбившийся, беспомощный. И так стало Родиону тревожно за деда, что он обнял его, ласково спросил:
- Что с тобой, деда?
- Душа тоскует, Родя… Отвези меня в степь…
- Что ты выдумал, Матвей! - всплеснула руками Акулина Кондратьевна. - И на чем он тебя повезет?
- На тачке…
- Надо же!… На тачке… Что люди окажут?
- Какие там люди?! - устало произнес дед - Кто меня увидит?… Все люди там… Сына нашего судят… Показательно судят! - То ли всхлип, то ли стон сорвался с его губ. - Свези в степь, Родя… Может, последний раз…
- Ну что ты, Матюша! Ну что ты такое говоришь?! - с болью произнесла Акулина Кондратьевна. - Да и как он тебя повезет?
- Мы через сад, бабаня, - поспешно, чтоб ее успокоить, сказал Родион. - А потом по-за лесополосой, по старой дороге. Там нас никто не увидит.
- Да и вытянет ли Родион тачку с тобой на бугор? - все еще не сдавалась бабка Акулина.
- Вытяну, не беспокойся! - заверил внук. - И ты садись на тачку, и с тобой вытяну.
Акулина Кондратьевна помогла Родиону протащить тачку с дедом через сад и огород, осталась на краю выгона в зарослях донника, горестно сложив на животе руки.
Матвей Степанович махнул ей: «Иди домой!» Однако она неподвижно стояла, пока тачка не скрылась за лесополосой.
Родион часто оглядывался, удобно ли деду? Тащил тачку на бугор зигзагами, с натугой. Разъезженные колеса ее, виляя, скрипели.
На дорогу из-за деревьев неожиданно вышел Савелий, Виталькин двоюродный дед, с оклунком за спиной. Еще крепкий, краснощекий. Остановился, приподняв серо-зеленую фуражку с высокой тульей. Небольшие глаза его замаслились, он спросил с ехидцей:
- Да ты, никак, уезжаешь куда, Матвей?
Родион старался поскорее пройти мимо Савелия.
- Стой-ка, Родя! - крикнул Матвей Степанович.
Родион, жарко дыша, остановился.
- Нет, Савелий, пока никуда не уезжаю, - вроде бы весело оказал дед Матвей. - Я смотрю те места, где мы гоняли твоих друзьяков-беляков… Помнишь?
- Да чего ты, Матюша, чего ты?! Окстись! - заюлил Савелий. - Какие такие беляки?… Я ж в зеленых был… По ошибке. А потом у красных…
- Да, да, Савелий, ты сразу покраснел, когда над твоей зеленой башкой моя красная сабля просвистела. Знаю я, какой ты…