Григорий поднялся, поздоровался с ним за руку. Как со взрослым! Рука квартиранта была мозолистая, крепкая и теплая.
- А что, и вправду похож я на попа? - со смехом спросил Григорий.
- Да нет, - Родион сконфуженно отвел глаза.
- Давай, Родя, вселим Григория в Аннушкину комнату, - оказала Акулина Кондратьевна. - А потом вместе пообедаете.
…Аннушкина комната Григорию понравилась. Просторная, с двумя стойками, подпирающими сволока. Одно окно выходило на выгон, другое - на веранду, во двор. В одном углу стоял большой трельяж, в другом, у окна, - старой работы стол с ящиками и высокая этажерка с книгами, в третьем углу - платяной шкаф и телевизор. А напротив печки стоял самодельный деревянный диван с балясинами, как и в большой комнате. Над ним висел портрет Аннушки.
Акулина Кондратьевна достала из шкафа полотенце, положила на диван и сказала:
- Выкладывай, Григорий, вещи. А ты, Родион, принеси дров и затопи печку.
Она вышла. Григорий снял свитер. Под ним оказалась матросская тельняшка. У Родиона тотчас поправилось настроение, весело подумалось: «Ого, да он морячок! Вот тебе и поп!» Он чуть было не рассмеялся. За дровами проворно сбегал. Полную корзину притащил. Выбрал самые крученые: они жарче и дольше горят.
Григорий, показав на портрет Аннушки, спросил:
- Кто она тебе?
- Тетка.
- Красивая у тебя тетка.
- Да? - Родион пожал плечами.
Он никогда не задумывался, красивая Аннушка или некрасивая. Подошел ближе к портрету, пригляделся - ничего особенного, но сказал:
- Да, тетка у меня что надо. Учится на ветврача. На комплексе работать будет.
- Я тоже учусь, Родион, на энергетика. Заочно, правда.
Вошла Акулина Кондратьевна, принесла разноцветные ряднушки, пахнущие чебрецом, стала застилать полы. От ряднушек в комнате стало весело, как на цветущем лугу. И почувствовал себя Григорий в чужой хате легко, беззаботно и просто. Такие чувства, бывало, испытывал он, навещая старенький куренек в родной станице.
- Матвей Степанович, видно, был хорошим мастером, - сказал Григорий хозяйке. - Это ведь его работа? - Он кивнул на диван.
- Его, - ответила Акулина Кондратьевна. - Смолоду любил столярничать, а занимался другим, жизнь так распорядилась. Для старой хаты сделал мебель, а для нового дома не успел… Стоит недоделанная.
- Андрей бы доделал.
- Тямы нету у Андрея. Не те руки, - с грустью ответила она. - Не перенял отцов дар.
- Может быть, мне удастся? Посмотреть надо мебель…
- А чего ее смотреть? - оказал Родион.
Григорий понял: тронул нечаянно больное место у парнишки.
Извиняясь, произнес:
- Дело в том, что я знаю это ремесло. Я ведь столяром работал до службы и думаю… мы с тобой, Родион, сможем закончить дедову работу.
- Своди его, Родион, покажи мебель, а я пока борщ согрею, да на стол соберу, - сказала Акулина Кондратьевна.
- Ну ладно, пошли! - оказал Родион, что-то решив про себя.
Он подметил, как Григорий оглядывал поставец, стол и табуреты на точеных ножках - с уважением к работе деда Матвея, с пониманием его мастерства.
- Добротные вещи, ничего не скажешь, - произнес квартирант. - Нам тут мало дела осталось, Родя.
Так же внимательно отнесся Григорий и к инструменту.
Он понимал в нем толк: все эти рубанки, долота, стамески и пилы привычно, как намагниченные, прилипали к его рукам.
Родион за спиной Матюхина в это время хотел спрятать испорченную им балясину.
- Чего ты там прячешь? Давай-ка ее сюда. - Григорий протянул руку.
- Она негожая. - Родион смущенно подал ему и балясину, и сколок с нее. - Я испортил… Хотел распилить, а пила пошла в сторону. Хотел поправить, а она - хрясь!
- Ну, это ничего. Мы ее склеим, а потом правильно распилим. Надо сохранить последнюю работу Матвея Степановича.
- Дядя Гриша, а вы умеете точить на токарном станке? Я бы очень хотел научиться.
Григорий засмеялся:
- Родя, я тебе пока еще не дядя. Зови меня просто Гришей. Договорились?
- Ладно, Гриша, договорились, - легко согласился Родион.
- Вот и прекрасно! А точить, думаю, я не разучился. - Матюхин надел передник и выбрал именно ту стамеску, которой последний раз работал дед Матвей. - А ну-ка, будущий племяш, погоняй станок!
Родька осторожно разогнал маховик. Боялся, вдруг вырвется стамеска из рук бывшего столяра, как тогда у деда.