А Яше казалось, что не все бойцы того морского отряда полегли в боях под Одессой, и не все ушли в октябре в Севастополь, что стоят они здесь, среди катакомбистов, и так же, как тогда, на Матросском спуске, поют полной грудью:
Как только затихли последние звуки марша, Иван Иванович снова поднял руку.
— Боевой группе построиться!
И рядом с ним встал парторг Зелинский, только что вместе со всеми певший песню. И рядом с парторгом — Тамара Шестакова, только что лихо отплясывавшая лезгинку.
— Боевая группа готова к выполнению задания, — доложил Иванов командиру отряда.
— Приказываю боевой группе выйти на выполнение задания и вступить в бой за нашу Советскую Родину! — торжественно сказал Бадаев. — Желаю вам удачи, товарищи.
Он подошел к строю и каждому пожал руку.
Группа Иванова ушла. Попрощалась с Яшей и Тамара Межигурская.
— Извини, Яшко. Танцевать научу тебя в следующий раз.
По одному тихо разошлись партизаны.
— И тебе пора, Яшко, — сказал Бадаев. — Тебе тоже на выполнение задания.
…За поворотом штольни запахло подвальной плесенью. Темнота стала осязаемой — холодная и влажная. Под ногами захрустела каменная крошка. Слышно было, как со сводов скапывает вода и шлепают «коржики» — отслоившиеся пластинки известняка.
10. На Нежинской, 75
Чтобы подпольщики, не вызывая подозрений, могли встречаться, в первые же дни оккупации было поручено Николаю Милану открыть парикмахерскую, Борису Вишневскому — слесарную мастерскую, а Николаю Шевченко — свечное заведение. Но Николая Милана арестовали сразу же, как только он явился в примарию за получением лицензии; Вишневскому на мастерскую разрешения не дали; а свечное заведение Шевченко оказалось в месте, очень неудобном для встреч подпольщиков. Только в ноябре Петру Бойко удалось приобрести мастерскую по ремонту примусов на Нежинской, во дворе дома, где жили Гордиенки.
Дом почти пустовал: одни жильцы эвакуировались, другие погибли во время бомбежки, иные подались в села — поближе к хлебу, подальше от сигуранцы. Петр Бойко занял одну из пустующих квартир на четвертом этаже: в одной комнате жил он с молоденькой, похожей на цыганку женой, в другой поселились Яша с Алешей.
— Наше дело молодое, мама. Иной раз песни попеть, с девушками потанцевать хочется, — объяснил Алексей матери, забирая из дому старенький патефон. — А бате покой нужен.
Яков Кондратьевич с Матреной Демидовной и Ниной тоже переселились из своей полутемной в соседскую светлую, просторную квартиру. Кажется, все были довольны. Все, кроме Нины. Она дулась на братьев (раньше они всюду бывали вместе — в кино, в цирке, на каруселях, — теперь, вишь, она для них не компания, если придешь, гонят: ты еще маленькая!), сердилась на дядю Петю — ревновала к нему братьев, откровенно и непримиримо ненавидела новую жену Бойко.
— Петунчик-Петушочек! Кохайлик мой ясный, — передразнивала Нина жену Петра Ивановича.
— Перестань, кому сказано! — строго наступал Яша, сам еле сдерживая смех.
— А вот не перестану. Она гадкая, гадкая, гадкая!..
Яша ловко поймал сестренку за рыжеватые и мягкие, такие же, как у него, вихры и, вместо того чтобы оттрепать непослушную, прижал головенку к своей груди, погладил, поцеловал в мальчишечий выпуклый лоб:
— Не надо, Нинок. Не надо, золотинка моя.
Нина во всем старалась подражать братьям. В упрямстве и твердости, кажется, превосходила их обоих, недаром ее дразнили Мальчишем!
И вот эта Нина, когда Яша приласкал ее, вдруг совсем по-девчоночьи всхлипнула и, обхватив Яшу ручонками, прижалась к нему:
— Братик, родненький, не оставляй меня одну.
— Да кто же тебя оставляет, глупышка? Мы же здесь, рядом.
— Ой, не оставляй… Уходишь ты от меня. И Лешка уходит… Раньше всегда вместе… Ты занимался со мной, морскому семафору учил… Хочешь, всю азбуку передам тебе семафором? Хочешь?
— Не до семафора нам теперь, Нина, — грустно сказал Яша. — Видишь, в мастерской сколько работы.
— В мастерской, — обиженно надула губы Нина. — Знаю я вашу работу. И когда дело есть, и когда дела нет — все там сидите…
А и правда! В мастерской не так уж много было у Яши той работы. Старыми примусами занимались Лешка и Хорошенко с Чиковым. Яша только числился помощником мастера. Он мотался по городу: на Большой Фонтан к тете Ксене, на Болгарскую к Николаю Шевченко, в Красный переулок к Фимке и его сестре, по десяткам адресов собирал сведения. Два раза в неделю — по средам и субботам — приходила в мастерскую Тамара Шестакова. Яша рассказывал ей все, что удалось выяснить разведчикам: штаб румынской дивизии расположен на Полицейской и еще на Садовой, в доме номер один, какой-то штаб — все время легковые машины стоят. Военная комендатура после взрыва на Маразлиевской обосновалась на Госпитальной. Сигуранца — на Бебеля, 12. Военно-полевой суд — на Канатной. Гестапо — на Пушкинской, 27. Потом еще у Еврейского кладбища зенитки поставлены… шесть штук.