— О Воронцовском дворце чтобы разговора больше не было. Там же Дворец пионеров был до войны, или у вас память отшибло? — урезонивал ребят Яша Гордиенко. — В нем же Пушкин, может, самые лучшие стихи написал! А вы — взорвать!.. Да Алексяну со всем своим кодлом, со всем своим родом-племенем не стоит того, чтобы из-за него такую красоту губить!
— А на Маразлиевской?
— То ж другое дело! Таких домов, как на Маразлиевской, мы, дай только нашим вернуться, настроим о-го-го. А дворец… За тот дворец наши же с нас и спросят, почему не уберегли…
А чаще всего Яша отвечал своим дружкам коротко:
— Мы — разведчики, и за всякие глупости бросьте думать. Если каждый будет самовольничать, конспирации крышка, некому будет выполнять задания катакомбистов.
Но один проект, предложенный толстым, как луна, и белым, как пеньковая кудель, Зиновием Тормазаном, Яше пришелся по душе.
— Доброго здоровьечка, Хива — обратился как-то на улице Зиновий к Яше. — Я имею до тебя сказать пару слов.
— Привэт, Зинь! — ответил Яша, подражая говору Тормазана. — И за что ты мне имеешь сказать?
— За себя. Ты знаешь, за шьо я смотрю одним глазом на белый свет?
— Знаю, Зинь. Второй глаз ты выбил себе фуркалкой, когда еще не ходил в школу.
— И знаешь, за шьо Зиня Тормазана не приняли в комсомол?
— Дед Зиня Тормазана имел заезжий двор и чайную при нэпе.
— Хива! — воскликнул Зинь. — Ты знаешь за меня все, шьо можно за меня знать. Только я и сам не знаю, по какой такой анкете меня в армию не взяли: кажись, за то, шьо косой, а кажись, за то, шьо имею такого предка. Так вот, клади себе в уши мои слова: за то же самое меня вместе с дедом румыны-завоеватели поставили кочегаром в дом офицерского собрания, который при Советской власти был Домом Красной Армии. Каждый человек, Хива, имеет свой интерес до жизни. У деда-нэпмана и его косого внука есть свой интерес. Об этом не будем говорить. Пусть то горит огнем. Но если Хива достанет добрую пару шашек тола чи динамита, то Зинь Тормазан и его предок подсунут те шашки вместе с углем в топку котельной. И с офицерского собрания будем иметь шикарный новогодний фейерверк. Вы устроили иллюминацию на Маразлиевской в праздник годовщины Октября, я имею интерес устроить иллюминацию на Новый год. Кому этого мало, пусть тот, между прочим, горит огнем…
Яша не стал уточнять с Зинем, кто взорвал комендатуру на Маразлиевской, не стал и говорить ему о своих связях с подпольем: пусть Зинь думает то, что ему думается, выдать Яшу он не выдаст, а знать много ему ненужно. Но предложение Зиня имело смысл. Тем более что Яша хорошо знал Зиновия: скажет — сделает. И Яша сказал:
— Зачем нам, Зинь, гореть огнем? Пусть огнем горят фашисты. Добрую пару шашек я тебе достану.
Достану. Хорошо сказать! Как будто взрывчатка валялась на Дерибасовской или на Соборной площади. Яша и сам не знал, где добывают ее катакомбисты. Об этом, может быть, знал командир городского подотряда Петр Бойко. Он же — владелец слесарной мастерской. Он же — Старик.
Яша пошел к Старику.
Старик сперва сказал: «Подумаю». И думал очень долго. Целую неделю. А Новый год приближался. А Зинь уже все продумал и каждый раз при встрече с Яшей говорил, что видеть, как высшая сволочь фашистской армии безнаказанно забавляется в офицерском собрании, он не имеет сил. «Они ж там союз ветеранов деникинской армии организовали и общество памяти царя Николая. Это же свинство не убить их за это!» И еще говорил, что даже иудейский царь Давид в те древние времена, чтобы побить филистимлянина Голиафа, имел, между прочим, в руках ослиную челюсть. Ослиной челюстью фашистов, гори они огнем, не побьешь, нужны по меньшей мере шашки тола.
Яша снова пошел к Старику.
— Какие шашки? — удивился Старик. — Я тебя не понял, Яков.
— Вы меня не поняли, Петр Иванович, или притворяетесь, что не поняли? — закипая, спросил Яша. И сразу вспомнил: «Даже мачта сломалась бы, если б не гнулась…» Набравшись терпения, он снова пересказал весь Тормазанов замысел.
Бойко досадливо двинул плечами.
— И чего тебе, Яков, не сидится? Дело свое ты делаешь, я тобой доволен. Бадаев — тоже… Чего тебе еще надо? Наше дело — не высовываться, не подавать виду, что существуем. Помни: умная голова в гору не лезет. Ну хорошо, если удачно все будет… а если засыплетесь? Или ты думаешь, что сигуранца это что-то такое вроде дома отдыха — подержат и выпустят? Там бьют, Яков. И очень больно бьют. Мучают так, что тебе и в страшном сне не приснится.