— Может быть, настроение господина подполковника поднимет рюмка отечественного коньяка? — заискивающе спросил Ионеску.
— Ну-и. Нет, коньяк тоже не поможет. Господин полковник обещал удивить каким-то сюрпризом.
— О! Вы нетерпеливы. Я уверен, что после сюрприза вы не откажетесь и от русской водки.
— Возможно, — пожевал толстыми губами Пержу.
Он никогда не заехал бы к этому проходимцу Ионеску, если бы тот не пообещал показать нечто такое, что может успокоить нервы и подать надежду на скорый успех в борьбе с партизанами. Ионеску тоже ни за что не пригласил бы к себе этого спесивого индюка Пержу. Но ему не терпелось похвастаться удачей. Тем более что Ионеску рассчитывал: то, что узнает в Одессе Пержу, немедленно станет известно в Бухаресте его родственнику генералу Кристеску — прямому и Главному начальнику Ионеску.
Ионеску подмигнул Курерару, выпил свою рюмку и взял с блюдца соленую маслину. Желтое, как пергамент, лицо полковника разгладилось, маленькие глазки хитро прищурились:
— Что ж, господин майор, не будем томить гостя…
В это время раздался телефонный звонок. Следователь по особо важным делам просил майора Курерару срочно принять его.
— В чем там дело? — раздраженно насупил брови Ионеску. — Пойдите разберитесь.
Курерару вышел.
— Так что у вас там за тайна, господин полковник? Нельзя ли меня посвятить в нее, не дожидаясь майора? — спросил Пержу, вынимая массивные золотые часы и давая этим понять, что у него, начальника управления жандармерии, нет времени для пустых разговоров.
— Прошу прощения за задержку, — угодливо наклонил бритую голову Ионеску. — Но я хотел, чтобы Курерару ознакомил вас с некоторыми документами.
— Ну, а в общих чертах?
— В общих чертах это имеет прямое отношение к тем указаниям, которые дали немцы сегодня на совещании.
Пержу недовольно поморщился. Ему неприятно было само упоминание о сегодняшнем совещании. Он ненавидел немцев. Прежде всего за то, что они бесцеремонно относятся к румынам. Даже в Румынии обнаглели, словно завоеватели. Захватывают себе лучшие куски. И здесь, в Транснистрии, тоже. Но еще больше Пержу ненавидел русских белогвардейцев на румынской службе. Сегодня его пуще всего оскорбило именно то, что Гинерару упомянул его, отпрыска знатной румынской фамилии, рядом с Ионеску, этим подонком, подобранным на галатской свалке.
— Так чем же вас так очаровали немцы? — скрывая неприязнь, холодно спросил Пержу.
— Наоборот, — будто извинился Ионеску, поняв, что неосторожно задел больную струнку шефа жандармов. — Я хочу доказать, что мы предвосхитили директиву гестапо об институте провокаторов среди партизан.
— Вы завербовали агента среди катакомбистов?
— Да.
— На что способен этот человек?
— Мы его изучаем. Но он жадный… Жадные способны на многое.
Пержу задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Я знаю, на что вы рассчитываете, Ионеску, — лукаво и хищно улыбнулся шеф жандармов. — Я обещаю, что это будет соответственно оценено Бухарестом. Особенно, если вы добьетесь реальных результатов… Я охотно выпью рюмку за ваш успех.
Курерару вошел без стука. По нервно вздрагивающим губам под тонкими усиками нетрудно было догадаться, что он очень взволнован. Но Ионеску не заметил этого.
— Покажите-ка дело Садового, господин майор, — довольно потирая руки, распорядился он.
— Показывать дело бесполезно, господин полковник, — доложил Курерару. — Агент Садовой убит.
— Как убит?! — вскочил со стула Ионеску.
— Сегодня, в десять утра, труп Садового обнаружен у него на квартире. Из груди и живота извлечены две пули от револьвера системы Браунинг. Больше из него ничего не выжать…
Пержу тоже поднялся с кресла. Он рывком схватил со стола фуражку и перчатки, не прощаясь, крупными, тяжелыми шагами направился к двери:
— Не сумели… Ш-шакалы…
Звук сильно хлопнувшей двери заглушил последнее слово, произнесенное разъяренным Пержу, но Ионеску и Курерару то слово слишком хорошо было знакомо.
…Шакалы из Галаты! И на совещании и сейчас напоминания о Галате больно хлестнули по самолюбию Ионеску и Курерару. Прошло более двадцати лет, как они вместе с тысячами белоэмигрантов сошли на пристань у Галатского моста и неуверенно ступили на стамбульскую землю. Валюты у Георгия Иванова и Ивана Кунина не было, а царские ассигнации и «керенки» уже ничего не стоили. Поначалу жили надеждами на скорый крах большевиков и победное возвращение домой. Но жизнь опрокинула эти расчеты и заставила подумать о пустом животе, об истрепавшихся казенных френчах: даже под горячим стамбульским солнцем голым ходить не будешь, а голод — не тетка, научит из песка веревки вить! Бывшие княгини и баронессы пошли официантками, губернаторы — поварами, генералы — швейцарами в кабаре да рестораны. Иванову и Кунину и вовсе пришлось туго — хоть с Галатского моста да в Босфор! Вот тогда-то румынская разведка и пригрела их. Вот тогда-то Георгий Иванов и превратился в Георгиу Ионеску, а Иван Кунин — в Иона Курерару.