Есть, говорит он, умело гарпуня, пока мы скользим мимо. Ой. Промокший фетр соскальзывает с крюка; от второго тычка кепарь тонет. Блин.
Погоди, говорит Сьюзен. Снова перекидывает парус. Штурвал она резко подает к правому борту и разворачивает нас на пределе досягаемости с левого борта, подтягивая шкоты, а паруса хлопают во влажном воздухе.
Сдай чуть левее по борту, запрашивает Фенвик с другой стороны палубы. Фиг с ними, с поплавками. Мы уже два протаранили, но ни один не испортили: оба погромыхивают у нас под килем и его пяткой и выскакивают на поверхность за кормой. Я вижу кепарь: правее, правее. Теперь отдай паруса. Идеально. Ах.
Он вновь тычет – черный диск зависает в полуфуте под водой, – и Фенну удается лишь загнать его глубже, так, что уже не видать, а потом нашим сносом его затягивает под корпус.
Еще раз пройдем? спрашивает Сьюзен, шкоты в горсти, пока мы приводимся к ветру.
Не-а. Адиос, дорогая бойна: последний и самый ценный из моих головных уборов.
Аста ла виста, беретик, бормочет Сьюзен и вновь укладывает нас на курс к острову Ки, за чьим краем мы уже различаем теперь обещанный мол. Фенн укладывает отпорник на место, брасопит паруса, целует Сьюзен в волосы.
Молодец, Сьюз. Маневры идеальные.
Ты не мог бы теперь штурвал у меня принять?
Он принимает, сердце его переполнено: случись ей управляться самостоятельно…
Что будешь теперь делать с кератозами? желает знать она[24]. Сделаю бандану, отвечает Фенн; изготовлю себе бурнус. Сьюзен теперь занялась эхолотом, а мы меж тем продвигаемся к молу. Тридцать восемь футов, тридцать один, затем вдруг семнадцать, шестнадцать, шестнадцать. Остров, хоть и низколежащий, – скорее лес, чем болото, очевидно, без домов и причала. Мол, который мы теперь, как полагается, оставляем по левому борту, – затея новая и с виду дорогая: железобетон, защищенный по обе стороны тяжелой каменной наброской, на его наружном конце крепкая сигнальная башенка с зеленым огнем. Сейчас отлив, но на входе в бухту всю дорогу под нами как минимум восемь футов воды – осадка у «Поки» пять, – а внутри от двенадцати до четырнадцати: по чесапикским меркам это щедро.
Сама бухточка укромна, однако просторна, обсажена дубами и соснами, никем не занята, если не считать стаи ворон и тихой голубой цапли. К западу высокие облесенные берега, с наветренной стороны, где с нами здороваются и меняются деревьями те вороны; песчаный пляж и какие-то болотные травы к востоку, откуда бесстрастно за нами наблюдает та цапля. Если коротко, идеальная якорная стоянка – и совершенно пустая.
Чтоб нам провалиться, не слыхали мы, что это за остров Ки такой на отмели Йорк в нижней части Чесапика. Уму непостижимо, кто мог построить такой могучий волнолом для защиты необжитой бухты: мультимиллионер, рассуждаем мы, воздвиг бы причал-другой, да и особняк фасадом к открытой воде и тылом к бухте: проскальзывая внутрь с остатком бриза, мы замечаем для такой постройки идеальное место и с последней инерцией переднего хода становимся на якорь.
Целуемся – наш древний обычай по достижении безопасной гавани – и озираемся, благодарные, любопытные, усталые.
Сегодня последняя пятница мая. Для весны вода теплая; воздух тоже – и душно. Морской крапивы в Чесапике пока нет, чтоб нас жалить, да и комаров немного; в 2030 еще не совсем стемнело. Хоть и вымотались до предела, нас будоражит, что стоим мы на прочном якоре снова в США, да еще и в таком симпатичном и уединенном местечке. Раздеваемся, чтоб наскоро искупнуться в долгом последнем свете: соленый Тритон и солено-слезная Наяда. Тут не наше сладкое Карибье; вместе с тем по ночам на эти мелководья акулы на кормежку не заплывают. Место это мы нарекаем Вороньей бухтой – в честь нашей приветственной делегации; затем, когда Фенвик, плавая, задается вопросом, не назван ли остров Ки именем его гимнического якобы родственника, якорную стоянку нашу мы переименовываем в бухту По – именем Сьюзенова родича и в знак признания таинственности этого уголка и тех птиц.
Вернувшись на борт, опрыскиваем друг дружке кожу репеллентом – Фенвик зацеловывает Сьюзен синяк – и прихлебываем (теплое) шампанское, припасенное для празднования безопасного завершения перехода. В варкавой бухте чпок пробки звучит выстрелом; ту четверть литра, что извергается за борт, мы предлагаем Посейдону, кто, не вполне нас прикончив, любезно явил, на что способен. Все еще голые, предаемся ленивой любви[25] и холодному ужину, за коим подводим итог шторму и наслаждаемся тем Разговором о Речи. Прибравшись, ненадолго устраиваемся в росистой рубке – глядеть на луну и потягивать барбадосский ром с тоником температуры воздуха. Остров разведаем завтра, починим те штормовые поломки, какие сможем, и перед новым выходом в Залив поищем место фуражировки. У нас кончился лед, маловато топлива, а провианта осталось дня на два-три; нам нужна и осветительная арматура – да и карта 12221, чтобы найти на ней остров Ки и бухту По.
24
Череп и лоб Фенвика подвержены этому поражению, вызываемому солнцем. Оттого и кепки, которые он иногда теряет за бортом.
25
Праздная Сьюзен покоится плашмя, она слишком устала, чтобы вертеться поверх Фенвика. Сила оргазма, следовательно, застает ее врасплох: кажется, будто у нее внутри струится с места ввысь стая спугнутых кохунков.