По результату это сходно с вдохновением, только вдохновение – сила, стоящая вне нас, а управляемый случай вполне сносно инициируется в нас самих, генерируется по приказу, как хорошему бойцу удаётся перед поединком поднять уровень адреналина в крови.
Вот тут-то и следует изложить мою личную гипотезу о писательском ремесле. Надо сказать, она не понравится пуристам, которые верят во всесилие человека, или фанатичным атеистам, считающим, что существует лишь то, что они видят, что можно потрогать руками или хотя бы «снять» приборными средствами.
Дело в том, что каждый человек, согласно моим личным наблюдениям, не совсем отвечает за свои поступки. У него есть свобода воли, но он не может применять её всегда с теми результатами, которые ему хотелось бы достичь.
И тому есть две причины. Одна, внешняя, заключена в том, что существуют некие силы, управляющие нами без нашего соизволения, которые имеют происхождения в коллективном сознании, ноосфере нашего мира, и в коллективном (может быть, Юнгианском) бессознательном, что связано со многими негативными проявлениями деятельности человека. Есть ещё и наша предрасположенность, закон кармы, наш долг тому, чем мы были, если угодно, в прошлых наших жизнях – это тоже, хочешь – не хочешь, а следует отнести к внешним факторам.
И существует нечто в самом человеке, как в его разуме, так и в его внесознании, что можно почувствовать, испытать разными средствами, и с чем «нормальный» диалог весьма ограничен. Есть борьба человеческого духа со злом, с возможностью падения во мрак бесовщины, есть непременные задачи, которые он сам должен решить, чтобы, условно говоря, более «подготовленным» перейти в другой, более тонкий план бытия…
Есть, наконец, бессмертная душа, и куча «проблем», связанных с её пестованием и правильным развитием, которое по мере подъёма к рангу боголюдей, или по восточной терминологии – ботхисатв, делает все человеческое тягостным бременем, мешающим почувствовать новые силы своего уже внечеловеческого состояния, что не даёт возможность подойти к более возвышенным задачам, не позволяет войти в «высокие ворота»… И за все это в ответе мы сами, каждый из нас.
И вот в этой мешанине сил, поистине внечеловеческих реальностей стоит в общем-то слабый человечек, литератор, который очень ограниченным средством – зафиксированным, письменным словом – пытается во всем этом разобраться.
Он даже не очень высоко ещё взлетел по кармической лестнице, поднялся, по индуистской иерархии, лишь до четвёртой чакры, «на которой» по мнению йогов и «работают» писатели. Вспомним, что всего девять основных чакр, а про то, что есть ещё неосновные мы и вовсе попробуем забыть… Итак, литератор ещё даже не набрал настоящую силу, не приобрёл подлинного влияния на этот мир, но он уже искушаем, он уже может, поддавшись тёмным силам, «рухнуть» в духовном плане и стать учителем зла, ненависти, разрушения. Причём, если сдаётся и становится таким вот «взятым», сила его чисто внешне возрастает, воля становится несгибаемой, его человеческая слава делается неизбежной, а влияние на слабых – подчёркиваю, слабых! – людей вообще теряет границы…
И все это происходит с нами, потому что мы с этим неизбежно работаем по условиям нашей профессии. И выход ко всему этому обращён через крохотную, малозаметную особенность нашей работы – через «случай», который правит иногда нашим пером, выводя странные слова, складывая их в необычные идеи, приводя в мир коллосальные энергии и необъяснимую информацию.
Может быть, моё объяснение получилось чересчур путаным, но если бы я не попытался объяснить, что мне видится даже за ближайшим «краем» писательства, я бы чувствовал, что поступаю не очень хорошо. Что лукаво заманиваю тебя в мир, где все обстоит совсем по-другому, чем кажется.
Помнишь, я предлагал тебе поберечь свои страхи? Вот когда ты дойдёшь до этой границы словесного творчества, бояться уже можно. Потому что это в самом деле такое, от чего дрожат поджилки. И лишь тому литератору по-настоящему следует отдавать должное, который преодолел этот страх и всё-таки пошёл дальше, дальше… Куда? Ну, этим вопросом чуть не весь корпус литературных гениев задавался (особенно – Гоголь, Данте, Шекспир), а ответить почти и не сумели. Так что я пока и пытаться не стану.
А впрочем, может, я просто фантазёр, может этого и нет вовсе. Ведь пишут же другие без сверхзадач и сверхпланов? Только их идеи обращаются в хлам, а имена быстро забывают. И стоило ли тогда литераторствовать, уродоваться так, как мало кому приходится, стоило ли получать самую совершенную «трибуну», когда-либо изобретённую человечеством – печать, чтобы в итоге ничего не сказать?
Глава 23. Кое-что о писателях
Итак, мы дошли до момента, когда эта странная порода людей, что живут написанием художественных слов, явится последней крупной «деталью» нашего разговора. Чтобы ты лучше представлял, что ждёт и тебя, если ты вовремя не остановишься.
Вообще-то некоторую часть литераторского силуэта я обрисовал, когда говорил о мифах, распространённых о писательстве. И думаю, по той главе уже можно было почувствовать, что и как я собираюсь поведать. Теперь и в самом деле пора.
А раньше было – рано. Потому что, во-первых, кто же из литераторов выложит свою идею раньше времени. А во-вторых, потому что тогда была бы нарушена последовательность изложения. По моему скромному мнению, лишь после главы о ремесле текста, включая его подспудный, эзотерический смысл, ты можешь понять, что в большинстве своём литераторы – люди, которые не выдерживают взятой нагрузки, которые ломаются под тяжестью своих задач. И хотя они, в большинстве, страдают от этого, им тем не менее уже ничем не помочь, так как на другую работу они вряд ли способны.
Это ещё одна из причин, почему я против литературного ремесла в чистом, слишком профессионализированном виде – у людей пропадает способность переиграть своё решение, переделать кое-какие неудачные «повороты» судьбы, более полно соотнести этот труд со своими силами и возможностями. А впрочем, надеюсь, ты сейчас сам все увидишь.
На одном из первых по трудности мест, применительно к твоей ситуации, стоит так называемая проблема второго романа. Один мой знакомый, профессиональный библиограф, утверждает, что более половины всех молодых дарований ломаются на этом барьере. То есть первый роман они, как правило, делают, и даже неплохо. По мнению Яна Парандовского, им в этом помогает творческая сила юности и незнания, способность очень легко, почти безболезненно восстановить растраченную на роман энергию. Но уже во время написания второго романа, когда предполагается, что всё «должно» пойти легче, вдруг обнаруживается что идей нет, образы померкли, персонажи скисли или вообще не оживают, а сам роман кажется такой махиной, которую не осилить не то что до конца жизни, но и вообще не нужно в ту сторону слишком пристально поглядывать.
И это правильно. Именно поэтому я так легко и весело и, в общем, разумно как мне кажется, «навалял» эту свою книжицу. Я знаю, что пописывание романов в ограниченных дозах – полезно. Это производит дельную, очень эффективную коррекцию психологического профиля человека, реализует некую меру его творческого азарта, раздвигает границы его представления о жизненных неурядицах настолько, что он конкретнее и правильнее оценивает любые свои трудности.
Но вот на второй круг он вряд ли пойдёт. А значит, очень большого вреда я не нанесу, даже если роман у тебя вдруг да и получится. Даже если издатели и прочий окололитературный люд начнёт подталкивать тебя к продолжению. Да ты, написавший лишь первый текст, и сам это понимаешь, наверное, лучше меня. Я-то уже забыл, каково это – думать о втором романе. А перед тобой это стоит в полный рост…