«Эксцесс» в манерности, но не слащавой французской, а грубой и намеренно ломающейся-этого много в книге «поэз»; но ведь в этом-то и видит поэт весь вкус своего «мороженого из сирени»! Он великолепно презирает «площадь»: ведь «площадь» эта любит «сливочное» и «фисташковое» мороженое-стихи Бальмонта или Брюсова. Да и то есть «граждане», которые еще и до этого не доросли, а «требуют крем-брюле», питаются Апухтиными и им подобными. Игорь Северянин хочет своей поэзией «популярить изыски» (т. е., переводя на русский язык, хочет ввести в обиход изысканность), хочет угостить нас своим «мороженым из сирени»: «поешь деликатного, площадь: придется товар по душе»!
Я не могу сказать, чтобы мне все пришлось по душе в товаре Игоря Северянина; начать с того, что как раз «деликатного»-то меньше всего в «поэзах» этого автора. Какой вкус у мороженого из сирени-я не знаю; но знаю наверное, что вкус самого автора «поэз» далеко не изыскан. Он с восторгом поглощает, например, такую музыкальную дрянь, как Тома, Массенэ, Масканьи: пишет о них, посвящает им стихи! Этот музыкальный крем-брюлэ не претит его художественным вкусам-и это вообще характерно для всей его поэзии. Его «мороженое из сирени»- очень грубое кушанье, щиплющее и острое, но именно в этом и состоит его своеобразный вкус, который как раз «площади» может прийтись по душе.
Игорь Северянин, несомненно, талантливый поэт-самобытный и красочный лирик; в последнем-вся его сила, и больше ему ничего не дано. Он, конечно, склонен оценивать себя иначе: он заключает книгу гордым «эпилогом»:
Это, конечно, очень весело читать; и воображаю, каким хохотом и свистом будут встречены такие слова. И по заслугам; хотя, в сущности это только дань поэта «эго-футуризму», в коем он доныне пребывал. Многие-ли не считали себя «гениями», когда были гимназистами?
«Эго-футуризм» есть самоновейшее течение среди зеленой поэтической молодежи. Они «создали» теорию самого крайнего индивидуализма, поставили вершиною мира свое «Я» (о, незабвенные гимназические годы!), издавали различные «манифесты» и все поголовно именовали друг друга «гениями». Все это мило и безвредно; одна беда: почти все они-самые безнадежные бездарности; об этих своих коллегах Игорь Северянин, в одном из стихотворений, выразился кратко и метко:
Но сам Игорь Северянин-не «трус» и не «бездарность». Он смел- до саморекламы, и он несомненно талантлив. Эта излишняя развязность и смелость, вероятно, скоро пройдет: недаром он заявил уже где-то «письмом в редакцию», что вышел из кружка «эго-футуристов». Но талантливость при нем была и осталась; и эта подлинная талантливость заставляет принять этого поэта и говорить о нем серьезно и со вниманием. Мне пришлось уже говорить о нем, как о «подающем надежды [12]; черезмерных надежд возлагать не приходится, но часть уже осуществлена, и можно говорить не только о будущем поэта, но и об его настоящем.
Когда Игорь Северянин захочет, он пишет в „старых формах“ такие прекрасные стихотворения, как, например, „Очам твоей души“; может показать себя достойным учеником Брюсова („Весенний день“), учеников Бальмонта („Chanson Russe“), может блеснуть таким мастерством техники, как шестнадцать пересекающихся рифм в одном четверостишии („Kвадрат квадратов“). Но не в этом его сила, а в том, что он- подлинный лирический поэт, чувствует по своему, видит по-своему и по-своему же выражает то, что видит и чувствует. В этом „по-своему“ он иногда слишком смел, и иногда поэтому в выражениях его многое спорно, многое раздражает, — особенно в виду его любви к острым и новым словообразованиям. Когда он говорит:
то последнее слово меня не радует, ибо расхолаживает мое поэтическое восприятие необходимостью разгадывать ребус. Когда он заявляет мне, что
или тут же рядом, что
то это только напоминает мне бесчисленные „поэзы“ Саши Черного, лаврам которого вряд-ли стоит завидовать Игорю Северянину. И то-же самое надо повторить о целом ряде никому не нужных „эксцессов“, вроде:
Или:
К чему все это? И неужели это „поэтический образ“? Во всем этом много гимназического задора, и нет поэтической необходимости. Нет ее и в том насиловании русского языка, которое Игорь Северянин возводит в систему. „Популярить изыски“, „бурно бравурит весна“, „драприть стволы“-к чему все эти „эксцессы в вирелэ“? Надо пожалеть русский язык и избавить его от таких обогащений; а ведь Игорь Северянин думает, вероятно, что он это новые горизонты открывал, когда писал такие строки:
Все подобные „эксцессы в вирелэ“ очень часто портят лучшие стихотворения Игоря Северянина. Иногда выдержанное, прекрасное стихотворение вдруг обидно пачкается намеренно-грубыми мазками в конце; „деликатного“ во всем этом очень мало… Вот пример-прелестные строки „На реке форелевой“:
Особое умение: двумя словами бесповоротно испортить все впечатление от прекрасного стихотворения! И ведь, вероятно, очень горд собою-деликатно и изысканно выразился! „Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе!“ И эта невозможная бесвкусица заключает собою стихотворение, очарованию которого поддаешься с первых же строк. „Благостны осенние отблески вечерние“, — это „настраивает“. Малиновки „зябко спят“; лодка „скачет камышами; „форели шустрятся“-все это смело и верно, все это подлинное восприятие поэта.
Такого подлинно поэтического, иногда спорного, иногда сразу радующего и покоряющего-не мало у Игоря Северянина, и в этом все надежды на его будущее.
Здесь я вижу лицо поэта. Я покоряюсь ему, когда он говорит про то, как перед грозою „небеса растерянно ослепли, ветер зашарахался в листве“, — когда он говорит про „морозом выпитые лужи“, про „хромающий месяц“ или про то, как „кувыркался ветерок“. Я нахожу среди книги „поэз“ много выдержанных и ярких лирических отрывков, много „смелого“ и „нового“-не только в плохом, но и в хорошем смысле; рядом много гимназического задора и вздора, много ломаний, сплошной „эксцесс в вирелэ-но всюду талант, которому предстоит еще победить самого себя. И недаром, в минуту откровенности, поэт сознается: