Но человек живет. Он собрал все силы, приподнялся над койкой. Товарищи бережно поддерживают слабеющее тело.
Один из них, такой же молодой, сначала не понял, что это последняя вспышка последних сил. И обрадованно улыбнулся. И вдруг увидел предсмертную белизну лица. Он еще улыбается, но в глазах испуг... С ним рядом пожилой красногвардеец, — суровое морщинистое лицо и материнская нежность в руках, огрубевших от оружия... А третий — плечистый, стремительный, — он только что вошел, ветер еще шевелится в складках распахнутой шинели. Вошел и остановился, задержал дыхание...
А человек, приподнявшийся на койке, — человек живет. Живут глаза, устремленные за раскрытое окно, на стеклах которого отражается блеск штыков, блики знамен... Утро. Длинные тени. Снег, искрящийся на крышах... Слабое облачко пара вырывается из приоткрытых губ.
Но человек живет. Он видит — товарищи несут победу. И все отходит назад — и стены походного лазарета, и тело, охваченное смертью. Торжествующая улыбка пробивается сквозь судорогу лица. Великой верой, бесстрашной силой горят глаза победившего человека.
...Тесным, безмолвным полукругом остановилась молодежь перед картиной. Экскурсовод, человек средних лет в гимнастерке защитного цвета, некоторое время не прерывал молчания.
Девушка, стоявшая рядом с Ведениным, тронула его за локоть:
— Правда, живые глаза?
Веденин кивнул. Он строго, в упор смотрел на картину. Слова экскурсовода донеслись к нему издалека.
— Эта картина называется «На пороге жизни». Она создана художником Ведениным в 1919 году. Вы знаете, товарищи, какое это было тяжкое время для молодой советской республики. Гражданская война, интервенция... И в это время, в дни жесточайших боев и испытаний, художник создал полотно, исполненное глубокой веры в победу нового, социалистического строя.
На мгновение экскурсовод прервал свои слова. И тогда, в тишине, которую никто не нарушил, Веденин вспомнил, как написал эту картину и как она была встречена.
Ни до, ни после — ни одна его картина не вызывала таких и страстных и озлобленных споров.
Были люди, которые отвернулись от него, клеймили отступником, перебежчиком во вражеский лагерь.
На одном из собраний петроградских художников к Веденину подбежал такой живописец.
— Господа! — крикнул он срывающимся голосом. — Думаю, что выскажу общее мнение... Среди нас объявился Александр Блок номер два. Один написал поэму, воспевающую большевистское варварство, а другой... Вот он, господа! Смотрите! Запомните!.. Другой продал этим варварам свою кисть!
Кругом зашумели. Веденин обернулся. Шум заглох.
— Я тоже прошу запомнить. Хотя и не привык отвечать бесноватым. Кисть моя принадлежит новым, законным хозяевам жизни!
Были и другие противники — представители всевозможных «левых» групп и направлений. Бешеным улюлюканьем встретили они картину. «Пафос Коммуны несовместим с одряхлевшим реализмом!», «Долой академический сор с корабля Революции!», «Искусство пролетариата — динамит, взрывающий болото передвижничества!..» Веденину издевательски советовали сдать себя в архив, а свои полотна — в коллекцию предметов старины.
Но зрители, необычные зрители, впервые заполнившие выставочные залы тех лет — рабочие, красноармейцы, матросы, — эти зрители приняли картину.
И хотя на выставках ей отводились самые темные, невыгодные места и, казалось, пестрая шумиха «левой» живописи заслоняла это скромное, написанное в сдержанных тонах полотно — простые люди безошибочно его находили, толпились перед ним. В их признании Веденин черпал свою убежденность.
...Все та же девушка вывела его из задумчивости. Шепотом спросила:
— Случайно не знаете, художник этот жив и сейчас?
— Да, насколько знаю, жив.
— И другие картины пишет?
Экскурсовод опередил ответ Веденина:
— Вероятно, товарищи, многим из вас известны дальнейшие работы художника. Для творчества Веденина характерен обостренный интерес к новым явлениям нашей жизни. Индустриализация, борьба за коллективизацию сельского хозяйства, осуществление сталинских пятилетних планов... В этих темах художник находит...
Теперь, заметив пристальный, узнающий взгляд экскурсовода, Веденин старался незаметно уйти. Когда это удалось (подошла еще одна группа, стало еще теснее), безостановочно прошел несколько зал, остановился у выхода.
Здесь, разложенные на длинном столе, продавались цветные листы репродукций. Продавщица спросила Веденина, что он желает.
— Я хотел бы... Есть у вас «На пороге жизни»?