— Чуть отойдем. Несколько слов хочу сказать.
И спросил, смущенно улыбнувшись:
— Не забыла прошлый наш разговор?
— Нет, Павлуша. Помню.
— Так и думал...
Помотав головой и сокрушенно вздохнув, Павел признался:
— Дурной, дурашливый был тогда разговор. Сам вижу теперь, какую глупость сморозил!
Он что-то еще хотел сказать, но в это время прицепили паровоз, облако пара с громким шипом окутало перрон, а вслед за тем вернулся Семен в сопровождении Веденина и Фомина.
— Вот где наша стахановка! — воскликнул Фомин.
Разговор сделался общим. Знакомясь с Ведениным, отец Семена строго посмотрел на него, но ничего не сказал, только молча поклонился.
— Константин Петрович тоже сегодня уезжает, — сообщила Ольга. — Картину увозит в Крутоярск.
— В Крутоярск? Далеко! — вздохнул Фомин. — А мы так и не увидели!..
— Я думаю, еще увидите, — улыбнулся Веденин.
Стрелки вокзальных часов, короткими толчками перескакивая с минуты на минуту, приближали время отхода поезда. Ольга сверила свои часы (те самые, которые ей вручили в цехе) и не удержалась:
— До чего точно идут!
— Ты в Москве почаще с ними сверяйся, — посоветовал Гаврилов. — Так сверяйся, чтобы каждый час с толком расходовать. Приедешь назад — перед народом отчитываться будешь!
Иногда перед отходом поезда, когда сказаны и пересказаны все слова, наступает неловкое молчание. Но не такими были эти проводы.
— Спасибо за все, Константин Петрович, — сказала Ольга. — И за Семена и за меня. Тогда — в садике, ночью, — разве можно было подумать, что получится такое знакомство?
— Не знакомство, — ответил Веденин. — Верная, прочная дружба!
И тут раздался возглас проводника:
— Занимайте, граждане, места. Минута до отхода!
Ольга протянула Веденину руку, но передумала и, крепко обняв, поцеловала в щеку. И в этот последний миг прибежали Зоя и Сергей:
— Оля!.. Олюшка!.. Ой, едва поспели!..
Рукопожатия, выкрики, пожелания. Множество лиц, прильнувших к окнам вагона. Множество лиц перед вагоном. Снежинки, порхающие в свете фонарей. Первый, еще нерешительный толчок движения. Взмахи рук, кепок, платков... Вагоны идут и проходят, проходят и уходят. Красные фонари последнего вагона. Они все дальше, все меньше. Они теряются среди мерцания стрелок и семафоров...
— Уехали, — сказал Фомин. И еще раз махнул вслед ушедшему поезду: — Счастливого, товарищи, пути!
Попрощавшись с ним и Гавриловым («Ни пера ни пуха! Поклон от меня Михаилу Степановичу!»), Веденин собирался перейти на соседний перрон, к своему поезду. Но его остановил отец Семена:
— Хотелось бы побеседовать, Константин Петрович. Понимаю, времени для беседы мало. Однако хотя бы в кратких словах.
Скосил глаза на шагавших рядом сыновей, и они поспешили уйти вперед.
— Так-то лучше. Ежели старшие говорят, не всегда свидетели требуются!.. Вот какое разъяснение хотелось бы получить, Константин Петрович. Возраста мы с вами почти одинакового, и жизнь повидали вдоль-поперек... Скажите со всей откровенностью, какое у вас суждение насчет будущности Семена?
— Ваш сын имеет право стать художником, — ответил Веденин. — Большим и счастливым художником. И не только потому, что имеет настоящие способности. Он приходит в искусство из жизни — из той жизни, для которой наше искусство и живет!
Тихомиров помолчал, подавил вздох:
— И я вам, Константин Петрович, по совести отвечу. Иначе представлялась мне жизнь Семена... Но уж раз такое дело... Препятствовать не могу. Разве я людоед какой-нибудь?.. Прошу об одном: не цацкайтесь, по всей строгости с него требуйте!
На этом и попрощались. И снова, перейдя на соседний перрон, Веденин попал в предотъездную торопливость. И снова, как всегда, когда она провожала мужа, Нина Павловна озабоченно сказала:
— Как ты задержался, Костя!
Вошли в вагон. Александра и Вася нежно переговаривались в купе. Им пришлось прервать разговор, потому что, вслед за Ведениным и Ниной Павловной, пришли Зоя и Сергей, а затем, чуть позже, Семен.
Последним явился Никодим Николаевич. Он пожелал взять на себя все хлопоты по упаковке картины и сам доставил ее на вокзал.
— Прошу, Константин Петрович, принять багажную квитанцию.
— Садись, Никодим, — сказала Александра. — Все садитесь. Так полагается перед отъездом.
Сели.
— Дорогие мои, — негромко начал Веденин. — Каждому из вас я хотел бы многое сказать. Но времени мало, да и прощаюсь я ненадолго... Скоро вернусь и увижу... Мне предстоит увидеть успехи кружковцев Никодима Николаевича, первую постановку Сергея, этюды Семена (мы переходим на масло!), а потом... Потом увижу дипломные работы Васи и Зои. Я говорю о том, что должен увидеть, а значит, и о том, что каждому хочу пожелать!