Подымалось солнце, сгоняя ночную синь. Укатанное, поблескивающее шоссе прорезало голубые поля. Затем, достигнув развилки, свернули на боковую — узкую и извилистую — дорогу. По ее сторонам, свесив тяжелые белые лапы, теснились ели. Часто попадалась и сосна, низкорослая, переплетающаяся ветвями. В одном месте дорогу перебежала просека: столбы высоковольтной линии шагали по этой просеке. И опять белые лапы окружили машину, стряхивая на нее легкую морозную пыль.
Остальные машины ехали следом. Иногда доносились их сигналы. Рогов давал ответный гудок. Веденину не хотелось говорить: езда убаюкивала, солнечные искры на снегу заставляли жмуриться. И Александра молчала, поддавшись покачиваниям машины. Только Аня (она сидела рядом с Роговым) что-то шептала ему и тихо смеялась.
Поселок — совсем небольшой, несколько дворов — стоял над обрывистым песчано-рыжим склоном. Обледенелые каменные глыбы лежали по склону: казалось, они стремительно катились и замерли вдруг, скованные морозом. А под обрывом, в широкой каемке талого, ноздреватого снега, лежала мшистая и зеленая земля. Над ней — то отвесными струями, то волнистой пеленой, то клокочущими клубами — вздымался пар.
— Потому и называется поселок Горячими Ключами, — объяснил Рогов. — Лабораторные пробы подтверждают целебные свойства этих ключей. С будущего года приступаем к строительству курорта.
Подъехали остальные машины. Услыхав шум, на крыльцо крайней избы вышла женщина средних лет.
— Дедушка дома? — спросил, поздоровавшись, Рогов.
— А где ж ему быть!
И крикнула, приоткрыв дверь в избу:
— Дед!.. Слышишь, дед!.. До тебя приехали!
Через минуту старый резчик появился на пороге. Веденин увидел его и замер.
Маленький седенький старичок стоял на пороге. Длинная рубаха спадала ниже колен. Старичок улыбался, морщинки бежали по сморщенному личику. Шагнув вперед, спросил негромко:
— Откеле вы?
Точно молодой заонежский день снова окружил Веденина щебетом птиц, жужжанием пчел, звенящим шелестом тонких березок...
— Здравствуй, дедушка. Гостей принимаешь?
— Ах, это ты, Михаил Степанович? Входи, родной. Ишь, сколько с тобой товарищей... Входите, входите, товарищи!
Старичок отступил, пропуская гостей в избу. Сам вошел последним и снова всех оглядел с неторопливо-ласковой вопросительностью.
— А мы особого гостя привезли, — сказал Рогов. — Далекий гость. Из Ленинграда.
— Почему же далекий? Ехать только далеко. А так, по всем статьям, знакомый город.
И, обернувшись к Веденину, спросил:
— Занимаетесь чем? Ученый какой или, обратно, инженер?
— Нет. Я так же, как вы... Художник.
— Встреча-то какая!.. По дереву или по кости?
— Я живописец. Работаю красками.
— Серьезное дело. Красками не пробовал. Пихта, орешник, береза — с этим материалом знаком. А красками не приходилось.
Теперь, когда глаза свыклись с полутемнотой (небольшое окно освещало преимущественно верстак, заставленный кусками дерева, ножами для резьбы), можно было разглядеть и длинные полки с образчиками работы: шкатулками, ковшами, блюдами...
— Смотрите, смотрите, — пригласил старичок. — Чем богаты, тем и рады.
Гости рассматривали, восхищались искусной резьбой. А старичок поманил Веденина на другую сторону избы.
— Нечего там смотреть. Зряшные работы. Не к тому теперь душа лежит!.. У вас-то, в Ленинграде-то, соображают, какая работа нынче требуется?
И, поманив Веденина еще ближе, достал небольшую фигурку:
— Не кончил еще. Как товарищу тебе показываю.
И то, что резчик перешел на «ты», и его приглушенный голос, и полумрак, перерезанный оконным лучом, и пахучее прикосновение дерева к ладони — во всем этом для Веденина была необычайность.
А фигурка, которую он теперь разглядел, изображала сильное, играющее мускулами юношеское тело. Закинув руки за голову, упруго выставив левую ногу вперед, юноша стоял утверждением непочатой силы.
— Внучек. В армию скоро пойдет, — любовно пояснил старичок.
Потом, взглянув на женщину, притулившуюся у дверей, неодобрительно кашлянул:
— Невестка. Хозяйственная, а в нашем деле не имеет разумения. Все уговаривает: «Отдохнул бы, дед. Довольно на своем веку потрудился». Ну чего с ней говорить? Не имеет понятия!.. Как же отдыхать, ежели только теперь к задаче своей подошел. А задача-то какая!.. Нынче народ желает себя самого — в собственной, в полной силе увидеть!
Помолчал и отнял фигурку:
— Не кончена еще. Еще потрудиться надобно. Эх, сколько надобно еще потрудиться!
...Снова, достигнув развилки, машина побежала по укатанному шоссе. Затем поднялись навстречу кварталы окраинных бараков. В километре от них пришлось остановиться перед железнодорожным шлагбаумом. Длиннейший состав, груженный бурыми кусками руды, прошел, ударяясь грохотом в стекла машины. На последней платформе стояла девушка в тулупе. В одной руке у нее были сигнальные флажки, а другой, свободной рукой, она помахала, точно зовя за собой.