И снова Веденин не согласился:
— Нет, Александра Николаевна!.. Разве может наша работа измеряться тем временем, которое лично нам отпущено жизнью? Она измеряется самой жизнью, наполняющей это время. И чем полнее жизнь, чем больше художник обязан воплотить — тем меньше времени у него. У нас очень мало времени!
И он улыбнулся, потому что это были не горькие — радостные слова. Потому что прекрасно жить, если мерило твоего труда — светлое, становящееся явью человеческое счастье.
Сквозь приоткрытую балконную дверь донесся голос, отчетливо прозвучавший на площади перед музеем. Это был радиоголос. Голос Москвы.
— Вчера, на заключительном заседании Первого всесоюзного совещания рабочих и работниц стахановцев, выступил товарищ Иосиф Виссарионович Сталин. Передаем речь товарища Сталина.
Веденин подошел к дверям. Репродуктор находился вблизи, повидимому над музейной колоннадой. Между колоннами видна былая площадь, широко раскинувшийся город, а за ним снега и снега, таежное приволье, теряющееся в просторах горизонта.
— «Стахановское движение нельзя рассматривать, как обычное движение рабочих и работниц. Стахановское движение это такое движение рабочих и работниц, которое войдет в историю нашего социалистического строительства, как одна из самых славных ее страниц»...
Веденин видел толпу, заполнявшую площадь, обращенную к близкому голосу.
— «Разве не ясно, что стахановцы являются новаторами в нашей промышленности, что стахановское движение представляет будущность нашей индустрии, что оно содержит в себе зерно будущего культурно-технического подъема рабочего класса, что оно открывает нам тот путь, на котором только и можно добиться тех высших показателей производительности труда, которые необходимы для перехода от социализма к коммунизму и уничтожения противоположности между трудом умственным и трудом физическим?»
Сталин говорил о непобедимости революции, которая не только разбила оковы капитализма, но и дала народу материальные условия для зажиточной жизни. О труде, который, освободившись от эксплуатации, стал делом чести и славы. О простом трудовом человеке, работа которого становится общественным деянием. О новой технике, к которой все смелее приходят новые люди, ломая старые нормы, старые навыки.
Сталин говорил о том громадном практическом опыте, который принесли стахановцы на совещание.
— «Что вы, члены настоящего совещания, кое-чему поучились здесь, на совешании, у руководителей нашего правительства, — этого я не стану отрицать. Но нельзя отрицать и того, что и мы, руководители правительства, многому поучились у вас, у стахановцев, у членов настоящего совещания. Так вот, спасибо вам, товарищи, за учебу, большое спасибо!»
Веденин слушал Сталина, забыв о морозном воздухе, врывавшемся с балкона.
С еще большей силой — с той силой, которая требует свершений, которая не может довольствоваться вчерашним, — ощущал он величие времени, в котором ему дано жить и творить.
Он смотрел на бескрайные просторы, лежавшие за Крутоярском, и думал том, что предстоит завтра же делать. Много надо сделать! Очень много!..
И, думая об этом, думал не только о себе — и о Семене, и о Сергее, об Андрее Симахине, Никите Кулагине, Никодиме Николаевиче, о всех своих друзьях. Думал и о студентах академии.
«Я перед ними в долгу. Но теперь вернусь, начну занятия!.. Нам всем еще предстоит много сделать! И много еще предстоит бороться, чтобы искусство — как воздух, как хлеб, как оружие в бою — всегда и во всем служило трудовому человеку!»
Так думал Веденин, вглядываясь в широкие, ясные просторы.
1947—1952
Ленинград