Веденин помолчал. Слишком отчетливым было воспоминание о последней встрече.
— Спасибо, Петр, за приглашение. Однако боюсь...
— Не смей отказываться. Никаких отговорок!
— Боюсь, что не смогу. Завтра весь день занят, а сегодня мне необходимо побывать у Симахина.
— Вот и чудесно! Мы же с Андрюшей почти соседи. Он на набережной, а я неподалеку в переулочке. Прямо от него ко мне и шагай. Адрес запиши. Жду непременно. До самой скорой встречи!
— Кто это звонил? — спросила Нина Павловна.
— Петр... Петр Аркадьевич...
— Векслер?.. Но ведь ты... Ведь ваши отношения...
— Правильно, Нина. Я ничего не забыл. Даже ощущение брезгливости сохранилось... А все-таки интересно, как сказалось на Петре Аркадьевиче прожитое время? Шутка сказать — не виделись двенадцать лет!
— Пойдешь к нему?
— Прежде всего к Андрею. Ну, а потом... Не знаю. Еще не решил.
Едва Веденин оказался на улице, как им овладело предвкушение близкой встречи.
Он любил бывать в мастерской Симахина: каждый предмет в ней говорил о вкусах и наклонностях хозяина. На первый взгляд обстановка мастерской могла показаться беспорядочной. Между этюдами на стенах висели и принадлежности туриста, и рыболовные снасти, и охотничье ружье. Под мольбертом лежали высокие болотные сапоги. Тюбики красок могли быть перемешаны с шахматными фигурами. На столе, в углу мастерской, — куски минералов, пестрые кустарные игрушки, коробки трубочного табака, карты, исчерченные синими карандашными маршрутами. Полки до отказа забиты книгами и журналами... Но, самое удивительное, при всей своей разнородности все эти предметы превосходным образом дополняли друг друга. И столь же превосходно соответствовали коренастому, энергично двигающемуся их владельцу.
Веденин невольно убыстрил шаги. «Ох, и достанется же сейчас Андрею! Скрылся, замолк, пропал... А ну-ка, голубчик, изволь отчитаться! И картину новую показывай!»
Вскоре вышел на набережную Москвы-реки. Со стороны Крымского моста по реке скользили легкие байдарки. Они скользили у подножья высоких каменных домов, из окон которых открывался широкий вид на Замоскворечье.
Закинув голову, Веденин отыскал балкон, примыкавший к мастерской Симахина. Сколько раз на этом балконе разгорались жаркие споры. Андрей Симахин оставался таким же, каким Веденин помнил его со студенческих лет, — спорщиком, бунтарем. Спорить любил до самозабвения. А потом вдруг со смехом обнаруживал: «Но ведь между нами, Костя, нет никаких расхождений!»
Все это вспомнил Веденин, входя в подъезд, облицованный гранитными плитами. Лифт поднял его на восьмой, последний этаж.
Широкий коридор в обе стороны уходил от лестничной площадки. После уличного шума он казался особенно тихим. Нажав кнопку звонка, Веденин приготовился услышать знакомые звуки: сейчас раскроется дверь из мастерской в прихожую, послышатся быстрые шаги Симахина, он громко спросит: «Кто там?», и тогда...
Однако звонок не нарушил тишины. Веденин снова позвонил. За дверьми мастерской попрежнему было тихо.
«Может быть, спит? Работал с рассвета, прилег и заснул сном праведника (Веденин твердо был убежден, что Симахин должен быть на месте, что в этот день, в этот час невозможно, чтобы он куда-нибудь отлучился). Погоди, голубчик; сейчас нарушу твой покой!»
Сильный стук прокатился по коридору. Веденин стучал, не жалея кулаков. Еще и еще раз... Мастерская попрежнему безмолвствовала. Лишь из-за соседней двери выглянула женщина с засученными рукавами, в клеенчатом фартуке, на котором блестели клочья мыльной пены.
— Вам чего? — неодобрительно оглядела она Веденина.
— Вот... пробовал звонить. И достучаться не могу.
— К Андрею Игнатьевичу?.. Так он же в отъезде.
— В отъезде?
— Третьего дня еще уехал. Я ему как раз перед этим в мастерской убирала.
— И надолго уехал? Не говорил?
— Говорил, командировка у него какая-то. Обещался быть через три недели.
— Извините, — растерянно проговорил Веденин. — Я не знал...
Женщина что-то еще собиралась сказать, но за ее спиной послышался плач ребенка. Крикнула: «Вот я тебе надаю!» — и захлопнула дверь.
Веденин повернулся обратно, вышел на лестницу. То, что сейчас он испытывал, было смесью досады и разочарования.
— А что же, собственно говоря, тут особенного?.. Давно не писал? Попросту сильно был занят, не мог отвлекаться... Уехал в командировку? И правильно сделал. Глупо сидеть в городе в летние дни!..
И все же Веденин не мог отделаться от неприятного чувства. Только теперь он понял, как ждал этой встречи, как была она ему нужна. Чувство досады не только не прошло, но, наоборот, даже усилилось, когда, снова оказавшись на набережной, подумал: «А теперь куда? Неужели к Векслеру?»