ИЗ "ПАРИЖСКОЙ КНИГИ ОЧЕРКОВ" (1840)
Сегодня главное слово это пантеизм, все как один испытывают besom {необходимость, потребность (фр.).} в религиозном чувстве, вследствие чего у нас завелся целый пантеон богов: месье де Бальзак переживает божественные откровения, Виктор Гюго - это божество, мадам Жорж Санд - тоже божество, этот безвкусный гений Жюль Жанен {6}, который сочиняет театральные обзоры для "Debats", тоже не чужд божественных прозрений... Парижские философы сумели бы растолковать, какие перемены претерпело сознание мадам Санд, какие испытания, трудности и муки пережила она вначале, прежде чем достигла нынешней благословенной стадии умственного озарения. Открывшуюся ей премудрость она преподносит в форме притч, длиною в два-три тома каждая, из коих первая - очаровательный роман под названием "Индиана" - представляет собой красноречивое ниспровержение брака...
Давайте согласимся, - в порядке допущения, - что брачное законодательство, особенно французское, и впрямь жестоко ущемляет права несчастных женщин. Но если нужно честно разобраться в этом или каком-либо ином вопросе, нам, право, лучше пригласить на роль третейского судьи какого-нибудь человека непредвзятого. Так, кражу носовых платков и табакерок можно считать или не считать проступком, но, чтобы рассудить вопрос по справедливости (коль скоро нам не хватает собственного разумения или желания вникать во все подробности и тонкости), негоже все-таки просить совета у карманника. Легко предположить, что он лицо небеспристрастное, тем более, что убедительные аргументы - буде ему достанет логики - способны вызволить его из-за решетки. Это, конечно, лишь нехитрое сравнение, которое мы привели здесь только потому, что у мадам Жорж Санд, если верить французским газетам, был очень суровый муж, и, если верить тем же газетам, ей довелось искать "сочувствия" на стороне и, значит, доводы ее не вовсе лишены пристрастия и принимать их нужно не без осторожности... Но мы бы хотели посвятить страницу-другую "Спридиону", ибо он представляет собой религиозный манифест писательницы. Провозглашая в нем свою пантеистическую доктрину, она открыто нападает на каноническое христианство, которое, по ее мнению, изжило себя и больше не соответствует нуждам и развитию культуры в современном мире. Хотя здесь вряд ли стоит возражать ей по всем правилам, разумно рассмотреть ее мировоззрение в общих чертах, и не только из-за большой красноречивости и таланта сочинительницы, но и из-за того, что по нему можно судить о взглядах огромного числа людей, ибо она не просто излагает собственные мысли, но и с великим пылом пересказывает чужие, и оттого ее слова так часто напоминают слова других людей, или, если угодно, чужое так похоже на ее, что эта книга, можно считать, отражает мнения целой группы лиц во Франции...
Когда мы покидаем мрачный, мглистый Лондон и вместо дыма и бурого тумана вдыхаем чистый, лучезарный воздух Франции, он поначалу ударяет нам в голову - мы ощущаем жар в крови и ликованье духа, какого не испытываем дома более трех раз в году, да и то не иначе, как уехав за пределы Лондона. Но, может быть, подобное похмелье, спрашиваю я себя, привычно для аборигенов, и все их дикие причуды следует приписать особому действию местного воздуха?.. Будем же снисходительны и согласимся, что мадам Жорж Санд чрезмерно надышалась этим веселящим газом, когда писала "Спридиона"... Ей неизвестно что, надо сказать, и само по себе достойно удивления, - за сколько времени человек развился от первобытного до нынешнего состояния, и неизвестно, за сколько времени он превратится в ангела! Что толку в хронологии или в истории? Мы были дикими зверями, но знать не знаем, когда освободились от хвостов, мы станем ангелами, но не знаем, когда у нас начнут прорезываться крылья. Тем временем, о гений человеческий! последуй нашему совету: живи приятно, не тревожась ни о чем, и, главное, не помышляй о долге, который существует только для рабов; на все упреки отвечай упреками - используй свой язык и громкий голос; если свободным изъявлениям твоих чувств мешает чопорная, устарелая мораль, отбрось ее, словно стесняющий тебя корсет, и следуй беспрепятственно велениям природы; ну а пресытившись полученной свободой и осознав, что к прежней скромной жизни путь тебе заказан, прокляни мир, проникнись к нему презрением и будь несчастен, как лорд Байрон и мыслители его разбора; а можешь сделать следующий шаг - обзаведись еще более чудовищным самомнением, еще более жалкой, разнузданной и никудышной философией, исполнись вдруг слезливого участия к собратьям человекам и пробуй врачевать их по своему рецепту.
ВИКТОР ГЮГО, "РЕЙН"
ИЗ "ПАРИЖСКОЙ КНИГИ ОЧЕРКОВ" (1840)
...Тяжел удел пророков и людей того возвышенного положения, какое занимает месье Виктор Гюго: им возбраняется вести себя, как прочим смертным, и воленс-ноленс приходится хранить величие и тайну. Вспомните хорошо известную историю пророка Магомета, который после приступов падучей, нередко с ним случавшихся, всегда оправдывался тем, что дух его витал на небесах за миллионы миль от распростертого ниц тела и собеседовал там с ангелами. Так и пророк Гюго не может даже малости исполнить в простоте и ищет для всего особую причину... Короче говоря, трудна участь пророка, трудна и неблагодарна. Конечно, звание у вас высокое, но себе вы не принадлежите. Даже во время мирной прогулки по полям, как знать, не притаился ли за изгородью ангел с наказом свыше, куда вам отправляться дальше в вашем путешествии? Впрочем, в одном пророк имеет преимущество перед своими ближними: если обычным людям, чтобы постичь "народ", нужно изрядно потрудиться над словарем и изучить чужой язык, пророк-миссионер усваивает его сразу и интуитивно...
ИЗ "ПИСЕМ ОБ ИСКУССТВЕ"
("Пикториал таймс", 18 марта 1843 г.)
...Я убежден, что простые люди Англии окажут более великодушное покровительство искусству, чем титулованная знать, которой роль его опекунов была доверена, но которая его не опекала. Аристократам было невдомек, как следует ценить художника и его творение. Какой художник может похвалиться, что получил не менее выгодную должность, чем самый неумелый адвокат, десятикрат худший солдат, удачливый врач, олдермен, ловко заключивший сделку, или помещик, представляющий свой городок в парламенте? Аристократы никогда не признавали существования искусства, ибо никогда не признавали художника. Самые красивые мужчины и женщины, они лишь дозволяли живописцу запечатлевать свои жеманные лица на портретах, но сделали ли они хоть что-нибудь, чтобы возвысить искусство? Нет, это не друзья таланта, и отшумело время, когда они считались таковыми. Друзей искусства нужно теперь искать в других стенах. Пусть эти люди грубоваты и неотесанны, зато энергичны, щедры и пылки. Возможно, искусство ныне вкушает более простую пищу, но больше не живет в лакейских и не подбирает крохи с барского стола. Равенство - воздух, которым оно дышит, заинтересованность - условие его существования...