Друзья Блэнчерда с удовольствием прочтут рассказ о нем сэра Буль-вера Литтона, для прочих то будет небезынтересный образец биографии писателя. Сколько я знаю, ни черточки в этом прелестном образе не приукрашено. Был ли герой воспоминаний разочарован в высших честолюбивых помыслах? Смягчалась ли его работа удовольствием? Было ли неблагодарным его достойное призвание? Как я уже сказал, призвание его не было неблагодарным, работа, большей частью, была ему приятна, разочарование в высших честолюбивых помыслах, буде он знал такое, не было невыносимым. Если каждый станет разочаровываться из-за того, что не сравнялся с высшим совершенством, в каком безумном, человеконенавистническом мире нам придется жить! С какой стати писателям метить выше, чем они могут, и "разочаровываться" в той крупице разума, которую им дал Господь? К тому же несправедливо говорить, что человеку было неприятно его поприще, если его так горячо любили и ценили, как Блэнчерда, и умные, и глупые - все, с кем его сводила жизнь. Бедность ему и вправду докучала, но и она была посильна. Дома у него было все, чем утешается человеческое сердце, за стенами дома этого всеобщего любимца встречали всюду с участием и уважением. Нет, несомненно, такое поприще не может быть неблагодарным. Долой эту докучную и нездоровую погоню за известностью. Если угодно, тому, кто написал "Улисса", подобно Теннисону {23}, или "Комуса" {24}, допущено претендовать на славу, пусть требуют ее и будут взысканы, но, чтобы написать определенный набор слов и напечатать его в виде книги, - не нужно быть о семи пядей во лбу, возьмем, к примеру, настоящую статью, любой новый роман, памфлет или путевые очерки. Большинство людей сколько-нибудь образованных и сносно владеющих пером, могли бы сделать то же самое, потребуй от них того профессия. Пусть все они и им подобные поступают в рядовые, берут свои ружья на плечо, заряжают, целятся и бодро палят. Средний писатель так же не вправе сетовать на то, что он не Шекспир и упускает лавры, как скажем, завидовать сэру Роберту Пилю, Веллингтону {25}, Хадсону {26} или Тальони {27}. Что человеку делать, если солнце светит в небе, - греться и нежиться в его лучах или скорбеть из-за того, что он не может сам воспламениться, как светило? Не верится, что Блэнчерд был добровольным мучеником, скорей он был доволен своим местом в жизни..."
Однако стоит рассказать его историю полнее, не драпируя главного героя в пышные слова, как в складки римской тоги, - так драпируют скульпторы свои модели, чтобы придать им условно-героическую позу вместо гораздо более интересной - той, что уделила им природа. Полезно было бы узнать эту короткую волнующую повесть поподробнее. Юнец, которого засунули в контору к адвокату, взбешен поденщиной, влюблен в театр, влюблен в поэзию, сочиняет драматические сцены в духе Барри Корнуолла {28}, декламирует "Леонида" перед антрепренером, остается без дома и куска хлеба и, не имея гроша за душой, но преисполненный любовных чувств, ухаживает за своей прелестной молодой женой . Затем следует горестный приступ отчаяния, когда несчастный юноша почти падает духом: отец от него отказывается, стихов его никто не печатает, на любимый театр нет никакой надежды и нет надежды соединиться с той, к которой он стремится. Отчего бы тотчас не покончить счеты с жизнью? Он читал "Вертера", самоубийство ему внятно:
Не ведает мудрец, что сердце выстрадать должно,
Чтобы, изверясь, гибель выбрало оно.
- писал он в своем сонете. Если Благопристойности хотелось преподать ему урок, не ясен ли он как божий день? Сторонись поэзии, остерегайся театра, держись своего ремесла, не читай немецких романов, не женись двадцати лет от роду. Казалось бы, подобные увещевания сами собой следуют из этой истории. И все же, наперекор нужде и испытаниям, молодой поэт женится двадцатилетним, работает усердно и не без успеха, обуздывает Пегаса, взбирается по социальной лестнице, счастливо окружает себя любящей семьей и преданными друзьями, и так все продолжается два десятилетия, пока судьба не посылает ему и его жене промыслительный удар, который почти одновременно уносит их в могилу.(...)
История Блэнчерда (если отвлечься от ее горестного конца, стоящего особняком в его судьбе) никак не позволяет обвинять читателей в равнодушии к литературе. Его карьера, рано оборвавшаяся, сложилась, в основном, удачно. По правде говоря, мне невдомек, могла ли его всерьез облагодетельствовать поддержка и вмешательство правительства, и непонятно даже, как можно было бы о том ходатайствовать. Ни из чего не следует, что человек напишет гениальное творение, даже имея полную свободу. Сквайр Шекспир из Стратфорда с его земельными угодьями и рентами, с гербом над портиком - уже не тот Шекспир, который писал пьесы. К тому же праздность, или, если угодно, созерцательность, ничуть не внове сочинителям. Среди всех сквайров, владевших землями и рентами, и среди тех, что занимали государственные должности, доходные и необременительные, многие ли писали книги, да еще и хорошие? Людей полезных правительство берет на службу и оплачивает: юристов, дипломатов, солдат и им подобных, но в поэзии оно не нуждается и может обойтись и без трагедий. Пусть литераторы стоят на собственных ногах. День ото дня растет спрос на их труд и множится число заказчиков. Самые искусные и удачливые из тех, что трудятся на ниве развлекательной литературы, имеют такую власть над чувствами читателей и возбуждают к себе такое непритворное участие, какое и не снилось их собратьям; а люди ученые и образованные, которые стремятся к высшим почестям, их и удостаиваются. И несмотря на отвращение доктора Кэреса, я нахожу, что никогда у нас так много не писали и не читали жизненно полезного и никогда все виды сочинительства не были окружены таким горячим интересом.
Однако пора кончать. Мое письмо и так приобрело недопустимые размеры, а вы ведь жаждете новостей; разве вы не читали в сегодняшнем номере "Таймc" реляцию о сражении с шахом? Засим прощаюсь
М. А. Т.
Лондон, февраля 20-го, 1846 года
"НОВЫЙ ТИМОН" БУЛЬВЕРА-ЛИТТОНА