Мы считаем Теккерея сатириком, однако в некотором смысле многие антиснобы его времени были не в пример более резкими, чем он. Диккенс умел быть беспощадным к своим героям. Можно даже сказать, что Диккенс беспощаден ко всем, кроме тех, к кому особенно расположен. Микобер и Урия Хипп, в сущности, стоят друг друга, оба они жулики и прощелыги. А между тем самому Диккенсу столь же мил первый, как отвратителен второй. Отличительное свойство Теккерея, напротив, - проникаться слабостью всякой плоти. Если он издевается, так над самим собой; если кого упрекает - так в первую очередь самого себя; в тех же случаях, когда он бывает снисходительным, он снисходителен прежде всего к самому себе. Этим определяется его относительная слабость в обличении зла. Этим же определяется и преимущество его этической программы. Теккерей предпочитает вникать, а не обличать. Виртуозно издеваясь над майором Бэгстоком, Диккенс отнюдь не призывает читателя сочувствовать своему персонажу, войти в его положение. Напротив, когда Теккерей издевается над майором Понто, мы сразу же проникаемся симпатией к этому жалкому, суетному человечку, мы чувствуем, что он близок нам, не исключено даже, что он упрятан в каждом из нас. Замысел "Книги снобов" мог бы с тем же успехом принадлежать Диккенсу или Джерролду, да и многим другим современникам Теккерея. Однако только одному Теккерею мог прийти в голову поразительно трогательный подзаголовок: "Написана одним из них".
Несомненно, люди будут всегда возвращаться к Теккерею, к осеннему богатству его чувств, к его восприятию жизни, как печального и священного воспоминания, которое надо хотя бы сохранить во всех подробностях. Не думаю, что умные люди забудут его...
Пер. А. Ливерганта
БЕРНАРД ШОУ (1856-1950) {29}
ИЗ КНИГИ "ВОЗРАСТ МУДРОСТИ" Г. РЭЯ (1958)
Теккерей говорит правду даже вопреки самому себе. Он может опровергать ее, высказывать свое предубеждение, подчеркивать смягчающие обстоятельства, погружаться в пессимизм, но и под яростные вопли, и под слезливое нытье она у него вырывается наружу - не нарушая, конечно, его понятий о приличиях. Он истощает весь свой скудный запас чувствительности, стараясь вас разжалобить смертью полковника Ньюкома и умоляя считать его великодушным пожилым джентльменом, а не несносным старым дурнем, который доходит до амплуа злокозненного мошенника... И все же автор говорит всю правду о герое, и все же автор никогда не лжет.
ДЖОЙС КЭРИ (1888-1957) {30}
ИЗ КНИГИ "ВОЗРАСТ МУДРОСТИ" Г. РЭЯ (1958)
Теккерей был сильным и мудрым человеком. Когда он жалуется в письмах на собственную слабость и медлительность, становится понятно, какой он меркой себя мерил, чего от себя ждал. Он видел и сурово принимал предательский и ненадежный мир, где, безусловно, можно встретить и любовь, и добродетель, но и для них нет безопасности. Диккенс, несравненно более гениальный и в то же время более нервозный, страстный, чувствительный, порой неровный до безумия, не мог принять мир Теккерея и не переносил напоминаний, что мир этот и вправду существует. Ему необходимо было жить в мечтах, в придуманной им мелодраме, опьяняясь славой, которая с каждым годом требовалась ему в больших и больших дозах.
ДЖОН БОЙНТОН ПРИСТЛИ (1894-1984) 31
ТЕККЕРЕЙ В 1852 ГОДУ
ИЗ КНИГИ "ВИКТОРИЯ В ЗЕНИТЕ СЛАВЫ" (1972)
...Среди созерцавших это "величественное зрелище" {32} не было Теккерея, чья слава в ту пору не уступала славе Диккенса. (Соперничество между ними порой бывало очень острым, но состязались в самом деле не столько они сами, сколько их почитатели, разбившиеся на два лагеря.) В конце октября 1852 года Теккерей отплыл в Бостон, которым начиналось его первое американское турне. Ему предстояло повторить в Соединенных Штатах цикл лекций об английских юмористах XVIII века, прочитанный им в Лондоне и других британских городах. Как лекции они были удачны, и так же увлекают современного читателя, как прежде увлекали слушателя, но Теккерей не новый Хэзлитт. Он превосходно знал литературу того времени, но не способен был судить о нем как о недавнем прошлом, со всею непосредственностью, сама его манера чувствовать принадлежит другой эпохе - его собственной, и большинство его критических суждений окрашены необычайно личными пристрастиями. Уехать значило расстаться с дочками, двумя маленькими девочками, которых он препоручал заботам бабушки, и все-таки он радовался своему отъезду, к чему имел две важные причины. Прежде всего, ему необходимы были деньги, которые сулили эти лекции: кроме девочек, которых он воспитывал, как того требовало положение его семьи, принадлежавшей к верхушке среднего общественного слоя, у него на содержании находилась больная жена, уход за которой требовал немалых средств. (Когда заходит речь о Тек-керее, не нужно забывать, что в двадцать с лишним лет он промотал отцовское наследство - довольно основательную сумму, отчасти проиграв ее за карточным столом, отчасти потеряв из-за неудачного помещения капитала. Не менее важно и другое: после четырех лет счастливого супружества его жена, вследствие перенесенной родильной горячки, навсегда лишилась рассудка.) Поскольку он существовал на гонорары и не испытывал уверенности в том, что сможет повторить свою великую литературную удачу, он понимал, что не имеет права отвергнуть свои американский заработок.
Но у него была еще одна причина радоваться полной смене декораций - он ощущал, что глубоко несчастен. В течение многих лет он был влюблен в жену своего друга Брукфилда, неглупого и обаятельного человека, сначала модного священника, потом инспектора учебных заведений. Джейн Брукфилд, рослая красавица, живая, редкостно обворожительная женщина, не избежала, как и многие другие англичанки среднего сословия, мужья которых слишком часто уезжали из дому, а, возвратившись, держались властно и необычайно требовательно, некоторой хрупкости здоровья. Она была искренне привязана к Брукфилду и о физической измене мужу с Теккереем не могло быть и речи, но постоянно наслаждаться обществом великого писателя, чье поклонение, надо думать, не составляло для нее секрета, было приятно во всех отношениях, к тому же, эти встречи избавляли каждого из них от одиночества. (Должно быть, для него это не столь было приятно, а, может быть, и вовсе трудно, ибо она его влекла безмерно, и постоянно сдерживать желания, наверное, было для него мучительно.) При некоторой рыхлости громадного, привычного к малоподвижной жизни тела - в нем было шесть футов четыре дюйма росту и он был грузен, и несмотря на все притворство, к которому он начал прибегать еще в сорокалетнем возрасте, что он седой старик, развалина, презревшая все искушения Венеры, он от природы был довольно чувственным - о чем остались устные свидетельства, - но, как известно, был лишен жены и не имел постоянной любовницы. В ту пору, когда Теккерей писал, а после и читал со сцены "Английских юмористов XVIII века", они с Джейн виделись необычайно часто, даже чаще обычного. Хворавший в это время Брукфилд лечился на морском курорте, где поначалу чувствовал себя покинутым, потом стал ревновать и, наконец, потребовал, чтобы жена повиновалась супружескому долгу и прекратила всякие сношения с Теккереем. Она довольно малодушно подчинилась, после чего супруги приняли решение уехать на зиму из Англии.