Мы бы с удовольствием последовали этому предложению, но не было видно ни одного стула. Мы продолжали стоять и наблюдать жизнь и движение вокруг нас.
Шла напряженная работа. Наклонясь над своими пишущими машинками, люди, казалось, совсем погрузились в нее. Но полный контраст с ними представляла собой группа из трех недурно одетых юношей: двое из них перебрасывались свертком бумаги, а третий старался ударить на лету этот сверток линейкой. Я и Билл с интересом следили за движениями этого третьего, как вдруг вся группа разлетелась, словно наэлектризованная.
– Смит! – раздается бас седоватого мужчины, который сидел у середины четыреугольного бюро. – Берт Кревлей!
Импровизированная игра в мяч переходит в состязание на скорость по направлению голоса, причем все трое прихватывают свои шляпы и верхнее платье.
Позвавший их мужчина что-то им сказал, и они торопливо направились к выходу; в эту минуту показался Ватсон.
– Заканчиваем! – раздался чей-то сильный голос. Работающие на машинах тотчас распрямились, и напряженная атмосфера разрядилась.
– Набор готов, – объясняет нам наш приятель журналист. – Придется подождать Вилли, а пока я познакомлю вас с нашим «обществом».
«Общество» оказалось кружком прекрасных молодых людей, по мере своих сил старавшихся занять нас. Их проницательность была поразительна. Не успев опомниться, мы выложили им все: и наши каникулярные планы, и нашу надежду работать для «Обозрения», сами того не понимая, как это могло случиться.
– Сегодня Вилли долго нет, – замечает один из них, и на наш вопрос, кто это Вилли, Ватсон объясняет:
– Это редактор хроники. Зовут его собственно Вильям Вальдрон Уоллес, но мы его зовем уменьшительным именем Вилли.
В это время вошел Уоллес; это был нездорового вида человечек, нервно жующий окурок сигары. Бросив короткое приветствие, он быстро прошел в свою комнату и, по-видимому, тотчас же окунулся в работу, так как не прошло и двух минут, как им уже были разосланы три или четыре мальчика. Затем были вызваны и отправлены с различными поручениями три хроникера, и только после этого Ватсону удалось ввести к нему нас. Наш разговор был очень короткий и меня мало удовлетворил.
Я сильно смутился, да и у самого Ватсона был очень почтительный вид. Редактор принял нас дружелюбно, но у него, безусловно, не было времени. Узнав, кто мы такие, он сказал, что рад с нами познакомиться и надеется, что мы проведем очень интересное лето. Затем без лишних разговоров он вернулся к своей работе, окунул перо в чернильницу и принялся за писанину. Нам ничего не оставалось, как поскорее выйти.
– Это ваш первый шаг в «храме журналистики». Я бы отвел вас к нашему «старику», но так заведено, что сначала представляются Вилли, редактору хроники, и Чарли, заместителю главного редактора.
Заместитель, высокий представительный мужчина, преисполненный собственного достоинства, так старался подавить нас своей персоной, что я едва дождался конца представления и уже заранее испугался «старика». А он оказался человеком совсем иного рода. Он был так обходителен и доступен, что мы сразу почувствовали себя с ним хорошо. Похвалив нас за наши каникулярные планы, он поручил Ватсону не оставлять нас и помогать, чем можно. Да и пусть он сообщает в «Обозрение» обо всем, что нам случится пережить.
– А почему мы сами этого не можем делать? – спрашиваем.
– Да, может быть, вы и сумеете, – ответил он несколько удивленно. – Попытайтесь, мы вам заплатим, как и всем, по восемь долларов за столбец. Присаживайтесь, если желаете, располагайте местом в тысячу слов для описания всего увиденного вами на постройке Манхэттенского синдиката; у вас час времени для статьи в ближайший номер.
– Только час! – говорю. – Я не справлюсь.
– Ну, принесите ее завтра утром, и мы посмотрим, как вам удастся.
На другой день рано утром мы прибежали с нашей статьей в «Обозрение», и с чувством некоторого сомнения передали ее управляющему вместо того, чтобы отдать самому редактору. Потом бродим по садам около ратуши, шатаемся по улицам Нижнего города, лишь бы скоротать как-нибудь бесконечное время до вожделенного момента появления первого выпуска «Вечернего Обозрения».
– Слушай-ка, сходим в больницу и навестим Дэнни, – предлагает Билл. – Отнесем ему что-нибудь. Что, ты полагаешь, можно подарить такому человеку?
– Не имею ни малейшего представления.
– Может быть, букет цветов?
– Вряд ли цветы доставят ему много удовольствия, но вреда не будет, если мы их ему принесем. Если они ему не понравятся, он сможет отдать их сиделке.
– Ну, а если ему принести что-нибудь вкусное поесть?