— Мы, кажется, перешли в область политики, — осторожно заметил американец.
Шухов помолчал. — Я говорю вам только о своей достаточно долгой и насыщенной трудом жизни и о кое-каких выводах, к которым я пришел. Для вас они, разумеется, не обязательны.
— Вернемся к технике, — вступил в разговор Фром. — Мистер Шухов, я вижу вон на том столике модель башни, которую под вашим руководством недавно построили в Москве. Ее можно заметить отовсюду, и, как говорят, это самое высокое сооружение столицы. Башня сетчатая, контуры ее представляют собой гиперболоидные линии. В изобретении аппаратов для получения из нефти бензина ваше первенство несомненно. Но не только мы перед вами, но и вы перед нами в долгу. Идею сетчатых гиперболоидных башен вы почерпнули у нас. Такие башни еще в девятисотых годах были установлены на некоторых американских военных судах — в частности, на дредноуте «Мичиган» и на крейсере «Западная Виргиния». Снимки этих судов попали в некоторые журналы, и таким образом идея разошлась по всему свету. Сознайтесь, она ведь неплоха. Башни изящны, легки, дешевы, а на военных кораблях имеют еще одно преимущество — трудней разрушаются от огня.
Не говоря ни слова, бросив один короткий внимательный взгляд на гостей, Шухов подошел к шкафу, нагнулся, достал какой-то журнал, положил его перед мистером Фромом.
— «The Engineering», — прочел американец, поднял глаза. — Старейший английский технический журнал.
— Обратите внимание на дату, — сказал Шухов. — Март 1897 года.
Он перевернул страницу, и американец увидел вдруг изображение сетчатой башни с большим баком наверху. Подпись под рисунком гласила: «Нижегородcкая выставка».
— А вот патент на сооружения такого рода, — сказал Владимир Григорьевич. — В заявке, которую я подал еще в январе 1896 года, она названа «Ажурной башней». Конечно, те, кто строил военные суда, упомянутые вами, может быть, и не читали статьи, не видели моего патента. Просто идея эта носилась в воздухе. Но все же реализовал-то ее первый я.
Американец передал журнал коллеге. Они долго разглядывали изображение давным-давно построенной башни. Наконец Миллер сказал:
— Мистер Шухов, у нас больше нет к вам вопросов. Мы восхищены, мы преклоняемся перед вами, мы не видали таких людей и потому — о, быть может, только потому! — не до конца вас понимаем. Позвольте нам проститься именно сейчас, когда наше чувство восхищения вами достигло пределов.
Они обменялись рукопожатиями. Гости оделись и направились к выходу. У двери мистер Миллер неожиданно обернулся.
Он увидел небольшой стол, заваленный бумагами, свисающую над ним лампу с зеленым металлическим абажуром. Угольник на стене, над головой сидящего за столом человека. Старика с высоким лбом, с волосами ершиком, с пушистыми белыми усами и бородой, со взглядом пристальным, вдумчивым, немного печальным; одетого в обычную дешевую куртку с накладными карманчиками, какую носят и заводские мастера, и рабочие, и инженеры. В карманчики очень удобно класть карандаш или штангенциркуль. Мгновение, последний взгляд на человека — такого талантливого и такого непонятного. Американец тихо закрыл дверь.
«Хитрость» инженера Графтио
«Советский Союз будет не раз открывать новые электростанции, еще более грандиозные, чем Волховская, более усовершенствованные, более мощные… И все же единственным, неповторимым, непревзойденным останется момент открытия Волховской станции. Волховстрой — это подлинная в технике «первая любовь» социалистической революции…»