— Не могу понять, что случилось с машиной, — сказал Алехнович, когда самолет откатили в ангар. — Вы видели?
— Да. — Гаккель внимательно разглядывал самолет. — Мне показалось, что это не вы летаете, а какой-то новичок, в первый раз выпущенный в небо.
— Мотор совершенно перестал тянуть. Давайте разберем, поглядим. Нашел! — крикнул Алехнович.
Яков Модестович подошел к разобранному мотору. На днище поршня чернела огромная трещина.
— Как же так? — удивленно произнес Гаккель. — Совершенно новый мотор…
— Бывает, — успокаивал Алехнович. — Усталость металла, повышенные нагрузки. Поставим запасной поршень — и все будет в порядке.
Встревоженный, недоумевающий ушел Яков Модестович вечером из ангара.
На следующий день Гаккель с утра был на аэродроме. Алехнович взлетел, как всегда, блестяще. И вдруг будто бы какая-то неведомая сила начала прижимать машину к земле. Пропеллер еле вращался, самолет клевал носом. Алехнович с трудом посадил его.
Не говоря ни слова, конструктор и пилот взялись за ключи. Один болт в сторону, другой, третий, крышка мотора. Огромная черная трещина не только у замененного вчера поршня, но и у остальных. Последние запасные поршни пошли в дело. Оставался последний шанс — завтрашний день.
Завтра повторилась та же самая история, Алехнович летать не мог. Вечером объявили имена победителей конкурса. Первое место занял конструктор Сикорский. второе — летчик-испытатель московского завода «Дукс», австрийский подданный Габер-Влынский.
«Я разрен, разорен…»
Притихшие сидели Гаккель, Алехнович, Булгаков в сарае возле самолетов «гаккель-VII» и «гаккель-VIII». Внезапно дверь распахнулась, вошел какой-то человек в спортивном кепи и крагах.
— Здесь мотор продается?
— Здесь, — ответил Гаккель.
Покупатель приблизился к мотору и стал его разглядывать.
— Что вы делаете, Яков Модестович, — зашептали Алехнович и Булгаков. — Не продавайте!
— Я разорен, — тихо ответил Гаккель. — Человек хочет купить мотор для своей лодки — пусть хоть ему послужит.
Мотор увезли. А ночью аэродром вдруг озарился ярким светом. Это вспыхнул ангар, в котором стояли самолеты Гаккеля. Яков Модестович прибежал, когда гасить было уже поздно. Руки его дрожали, губы тряслись; он повторял только: «Вот и все…»
Через несколько дней Алехнович сказал Гаккелю:
— Русско-Балтийский завод приглашает меня стать летчиком-испытателем авиационного отдела. Не хочу принимать предложение, не узнав сперва, что вы собираетесь делать. Если вы будете продолжать строить самолеты, я остаюсь с вами. Если нет… Я летчик по призванию, без неба мне не жить…
— Принимайте предложение. — Гаккель осунулся, говорил тихим голосом. — Человек, купивший мотор, сообщил мне вчера, что на днище поршней обнаружены следы серной кислоты. А недавно ко мне явился с повинной сторож ангара, где стояли наши самолеты. Он рассказал мне, что Габер-Влынский в дни соревнований каждый вечер совал ему в руку полтинник и уходил на всю ночь в ангар. Сторож говорит: он только теперь понял, что этот человек там делал.
— Будете что-либо предпринимать?
— А что? Все сгорело, и теперь уже вообще ничего не докажешь. Габер-Влынский мог ведь и крылья подпилить: это тоже практикуется. Так что мы еще должны быть ему благодарны. Нет, с меня довольно. Я инженер, могу сконструировать неплохую машину, могу даже построить ее. Но то, что произошло, к технике не имеет никакого отношения. Это подлость, действия по законам джунглей. Счастлив был бы сотрудничать с вами впредь, но, увы, это невозможно. Считайте себя свободным, ибо я сам теперь уже не авиаконструктор. Мне предложили должность технического директора аккумуляторного завода. Я принял предложение…
Новое направление
…Но еще несколько лет Гаккель сохранял за собой репутацию одного из ведущих русских авиаконструкторов. Европу сотрясали политические кризисы; каждый из них мог кончиться войной. Роль авиации как боевого средства не сразу доходила до сознания кадровых военных, но наиболее дальновидные из них понимали, что будет означать воздушный флот в надвигающейся схватке. Морское министерство решило строить многомоторные бомбардировщики. Разработку конструкции поручили Гаккелю.