До нового года оставалось минут пятнадцать. По телевизору что-то желали и поздравляли. Откуда не возьмись, появился легкий детский испуг – вдруг дяденька на экране заговориться и проговорит до следующего года.
Обида нахлынула внезапно. Чужую елку в чужом доме украшали наши, давно забытые игрушки. Тогда, в спешке переезда, мы не вспомнили о них. А может быть, просто они хотели навсегда остаться с Домом и специально поглубже зарылись в пыль чердака. Теперь елочные игрушки, развешенные чужими руками, казались поруганными. Сколько тайн, загадок и самодельных сказок накопилось за время их жизни в Доме! У каждой игрушки свое место на ветвях, своя история. Но пришел день, и равнодушная чужая рука развесила их без толка и смысла. Вместо живой детской сказки посреди
комнаты стоял труп невинноубиенного дерева, издевательски разукрашенного побрякушками.
Но и теперь старый Дом умел творить чудеса. В эту ночь, прощаясь с нами уже навсегда, он подарил мне свою последнюю волшебную сказку.
Где-то вдали, почти неслышно играла музыка. Стол с бутылками и тарелками, гости с хозяевами исчезли. Из темноты вынырнула мерцающая лиловыми и зелеными огоньками елка. Ее ветви звенели прозрачным хрустальным звоном. Старый, в бумажной шубе, дед Мороз приветливо улыбался в ватные усы. Он стоял у подножья сказочного леса, в котором притаились чудеса. Леса, где висела на тонкой ветке красная «сосулька» с нарисованными инеем елочками, парил в воздухе волшебный замок с привидениями, всем видимый, но недоступный никому. Даже внизу, стоя рядом с дедом Морозом, я видела его в вышине – золотую каплю на фоне тьмы. Но главной тайной волшебного леса оставался прекрасный Фиолетовый Шар. Он висел на самом верху, чуть левее звезды, полуприкрытый ветвями.
Я помню, шар разбился еще в детстве, и от него не сохранилось ни осколочка сказочного цвета, но в эту ночь он вновь на елке. И звал и манил к себе…
Дед Мороз махал мне вслед рукой в потертой рукавице.
На самых нижних лапах ели повстречались розовая плюшевая собака и красный гном. Они поведали мне заветную тайну, указали путь к Фиолетовому Шару. Развесив плюшевые уши, собака без имени рассказала о Добром Верблюде, который поможет добраться до заколдованного замка, а если мне удастся попасть в него, царевна, живущая в замке, расскажет, как поступить дальше.
И нужно пробираться вперед, карабкаться по огромным серебряным шишкам, висящим у самого ствола, разговаривать с мудрыми птицами, любоваться золотым орехом.
Из-за ствола выглядывает Добрый Верблюд с разноцветной уздечкой. Я залезаю на его ватную спину, и он везет меня к замку. По дороге домовитая и смешная лягушка угощает нас пирогами. Со всех сторон мерцают таинственные огоньки и нити «дождя». Кружит голову запах хвои и мандаринов.
Добрый Верблюд остановился. Я похлопываю его по спине, а он кивает мне в ответ головой и смотрит вслед человеческими глазами. Под моими ногами тонкая длинная ветка, по которой только и можно подойти к замку. С каждым шагом она раскачивается все сильнее, вместе с ней качается и замок. Еще мгновение и я упаду, но невидимые руки подхватывают меня, и я оказываюсь на мостике, один конец
которого упирается в пустоту, а другой ведет в замок. Я делаю шаг…
Прекрасная владелица серебряных чертогов, поведала о трех заданиях, которые мне предстояло исполнить. Никто прежде не смог выполнить их, но у меня есть надежда, ведь никто кроме меня не попадал и в замок. У меня счастливая судьба, может быть, я доберусь до волшебного шара.
Карабкаясь по серебряным нитям «дождя», цепляясь за упругие хвоинки, все вверх и вверх…
Вот раскачивается на ветке серебряный самовар. Он пустой и холодный, но из него надо напоить чаем всех жителей сказочного леса. Самовар в моих руках теплеет, а из намертво запаянного краника начинает течь вода в непонятно откуда взявшиеся чашки. Незаметно собирается толпа клоунов и яичных человечков. Они пьют чай с лягушкиными пирогами. А та стоит поодаль и умиленно улыбается.
Я иду, лечу, ползу к заветной цели. Уже немного до вершины, под ногами бездна, впереди – колокол, который не может говорить, ведь он так и появился на свет без языка, но в моих руках он начинает петь и странный чарующий звук пронизывает сказочный лес.
Еще несколько ветвей…
Круглые часы с нарисованными стрелками, показывающими вечно без пяти двенадцать. Я завожу их, и они
послушно начинают тикать. Запах хвои все сильнее, и снег начинает падать ниоткуда.
Фиолетовый Шар. Я всматриваюсь в его поверхность. Но отражение в нем – и я, и не я. Я – только много, много моложе. Там, в искрящейся поверхности, мое детство.
Откуда-то издалека несутся чужие звуки. Звуки реального мира. Их волна видна, она подступает со всех сторон и смыкается вокруг Фиолетового Шара. И он разлетается на миллион осколков-снежинок.
— С новым годом!
Звон бокалов. Смех.
Наваждение исчезло. Прошлое неумолимо откатывалось назад. Чужая елка сияет чужими огнями. Всеми цветами радуги переливается экран телевизора. Чудесная сказка, подаренная на прощанье старым Домом, кончилась.
Первое утро нового года было солнечно и беспечно. Но оно не радовало. Невыспавшиеся и измученные долгим весельем мы уезжали. Кончилась сказка, кончился праздник… Больше здесь делать нечего. Увидев нас, Дом ожил, лишь на одну ночь. Ту самую, когда и положено происходить чудесам. Улыбнулся. И умер, умер теперь уже навсегда.
Началась новая жизнь, новое тысячелетие.
Уже в поезде из моего кармана выпал неизвестно как туда попавший золотой орех – последняя шутка Дома. Последняя искра прошлого…
Дети Творца
I.
1. … нестерпимо яркий свет и внимательный взгляд огромных глаз…
2. А до того – до ослепительного сияния и черной бездны зрачков – чреда неисчислимых мучительных действий, терзавших мое тело, кошмар полубредового сна. Вместе со зрением появилось и четкое осознание того, что я существую. Миг рожденья запечатлелся в памяти на всю жизнь. И вновь опустилась тьма.
3. Я очнулась под сумрачными сводами просторного зала. Стрельчатые арки, устремленные к темной бездне потолка, утратили незыблемую тяжесть камня, растворившись в мерцающем свете сотен зажженных свечей. Посреди зала, под пурпурно-золотым балдахином величаво высилось великолепное ложе, необъятно широкое, покрытое застывшей пеной кружев и батиста. Моя рука – я не сразу поняла, что это моя рука бессильно лежала на голубом атласе одеяла. Тонкие
белые пальцы украшали массивные, вызывающе роскошные капли драгоценных камней. Я чуть приподняла эту изящную ручку, и тотчас налился кровью огромный рубин, пронзенный сияньем свечей.
4. Пурпурный бархат занавесей лишь отчасти скрывал от моего взора убожество ободранных стен, кое-где начисто лишенных штукатурки. Непристойную наготу древней кладки маскировал огромный гобелен, но гибкие смуглые тела, переплетенные в диковинном танце, застывшие на полотнище, являли резкий контраст с остальной плоскостью стены и только подчеркивали ее неприглядную старость.
5. Приподнявшись, я увидела пол – обрывки бумаги, гвозди, мотки проволоки, доски… В углах же притаились полуженщины-полупантеры с прекрасными, но грозными лицами – громадные статуи из черной бронзы, несущие на плечах сияющие каскады свечей. Я могла бы написать, что никогда прежде не видела столь нелепого сочетания роскоши и нищеты, но… Но до этой минуты я вообще не видела ничего, только те глаза…
6. Раздумья о дисгармоничности и абсурдности открывшегося мне интерьера длилось недолго. Их прервали легкие шаги и перезвон хрусталя. Вошла женщина. Вероятно, от Творца… (Терпенье, терпенье тому, кто Когда-либо прочитает эти листки! Скоро я расскажу о Творце. Последовательное изложение события – удел
беспристрастного рассказчика, что до меня… В голове рой, нескончаемый хоровод мыслей, они рвутся наружу, ложатся замысловатыми закорючками на бумагу, собираются в слова… Трудно совладать с их натиском). Итак, вероятно от Творца, я, как, впрочем, и все, живущие здесь, обрела способность замечать прежде прочего, внешнюю форму увиденного и руководствоваться поверхностными визуальными впечатлениями, оценивая происходящее. Поэтому, позволю себе набросать портрет вошедшей дамы. Манера двигаться, посадка головы, холодно-величавый взгляд – земное воплощение богини – такой она предстала моему взору. Пожалуй, ей была присуща излишняя худоба. Некоторая изломанность линий придавала легкий гротеск силуэту. Золотые кудри почти до земли, белизна кожи, нежные, тонкие черты лица. Глаза… Прозрачные, светло-голубые – сколько раз впоследствии заставляли они меня цепенеть от страха. Глаза – ледяное, кристально-чистое озеро, на дне которого скрывались злобные чудовища.