Флеров после ночной работы задержался в Физтехе — узнать, что у Тани с урановыми кубиками. К нему подошел Панасюк. Он только что возвратился из армии после окончания действий на Карельском перешейке.
— Юра, ты же обещался взять меня к себе, — напомнил он с обидой. — У вас с Костей в это время состоялось открытие. А мне опять возиться на подсобках? Старший на побегушках...
— Пойдем к Курчатову.
Курчатов удивленно поднял брови при виде входящего Флерова. Уже отдохнул? Что-то маловато поспал! Так какой будет камера?
Флеров, позабыв о товарище, стал набрасывать чертежик новой камеры. Курчатову понравилось, что увеличивают площади, а не количество пластин. И прежняя камера отличалась высокой чувствительностью, а новую иначе, как уникальной, и не назвать.
— Поставьте в моем кабинете. Ночью я не помешаю вам работать. — Он показал глазами на скромно стоявшего в стороне Панасюка. — Собираетесь моего тезку выпрашивать? А он хочет идти к вам в помощники?
Панасюк сделал шаг вперед:
— Он хочет, Игорь Васильевич. То есть — я хочу!..
Курчатов, посмеиваясь, переводил взгляд с одного на другого. Флеров был такого склада, что, чем бы ни увлекался, немедленно старался и друзей увлечь своей работой. Он еще студентом усердно ходатайствовал о привлечении в ядерную лабораторию Панасюка, как, впрочем, и многих других приятелей. Панасюк откликнулся на призыв горячо. И, появившись в ядерной лаборатории, с рвением за все брался. Он был честолюбив, этот высокий сухощавый парень с резко очерченными скулами, с постоянно возбужденным лицом, с нетерпеливой речью. Уловив свободную минутку, он всегда доставал блокнот величиной с тетрадь и заносил туда все, что делал. Среди молодых физиков, щедрых на мысли, быстрых на работу, но скуповатых на записи, Панасюк выделялся истовой систематичностью.
Курчатов сказал:
— Разрешаю. Действуйте. Помогайте Флерову в устройстве аппаратуры и готовьте дипломную работу. Тема — спонтанный распад тяжелых элементов. — Он поднял руку, пресекая возражения, — ошеломленный Панасюк хотел, похоже, возразить, что ему дается тема уже совершающейся чужой работы. — Тема необъятная, на всех хватит. Примените другую аппаратуру, добавите, кроме урана, еще торий, протактиний — достаточно, чтобы показать самостоятельность!
Панасюк тут же получил от Флерова задание по усилению импульсов в камере и, не мешкая, взялся за дело. Петржак портил лист за листом, пока добился равномерного слоя. А когда камера заработала, надо было снова отстраиваться от всего, что и раньше мешало, — микрофонных шумов, случайных разрядов. Многократно усиленные, они теперь доставляли еще больше хлопот. Работа опять шла ночью. «Как на заброшенном острове», — шутили физики, сходясь в лаборатории, — голоса и шаги гулко звучали в пустых коридорах.
А затем повторилось то, что волнующей музыкой сперва звучало в Радиевом, а затем в Физтехе, в кабинете Курчатова. Самопроизвольное деление заговорило о себе отчетливыми разрядами в ионизационной камере, теперь их было не шесть, а почти тридцать в час. Уникальная камера из пятнадцати пластин, с площадью в шесть тысяч квадратных сантиметров показывала свои достоинства. Сто граммов урана, нанесенные тонким слоем на электроды, содержали в себе миллиарды миллиардов атомов, лишь единичные их ядра распадались, но каждый такой распад давал о себе знать электрическим разрядом в аргоне, наполнявшем камеру, сухим щелчком реле, зеленоватой искоркой на осциллографе, цифрой, выскочившей в окошке счетчика. Распад шел самопроизвольно, неотвратимо, неустанно, его нельзя было ни прервать, ни ускорить, ни замедлить, он свидетельствовал о какой-то таинственной неустойчивости в самом прочном кирпиче мироздания — в атомном ядре.
В кабинет Курчатова пришел Иоффе, прибегали физики института — послушать четкий голос распадающегося ядра, переброситься восхищенными взглядами, радостно хлопнуть по плечу счастливых авторов эксперимента. Иоффе сказал, что, возможно, их открытие явится самым крупным научным событием года. А Курчатов признался, что все посторонние причины опровергнуты. Ни радиоактивные загрязнения в атмосфере, ни внешние электрические помехи, ни неполадки внутри камеры не могут объяснить разрядов. Работа сделана убедительная.
— Можно готовить статью? — радостно осведомились оба физика.
Да, готовить статью нужно. И информацию в «Ленинградской правде» дадим. Но работа не закончена. Есть еще одна возможная причина разрядов в ионизационной камере — космические лучи. Этот фактор не исследован. Хорошо бы повторить опыт на дне Финского залива, на глубине метров в 150 — там интенсивность космических лучей столь ослабевает, что их действием можно пренебречь.