Идеал всеобщ и индивидуален. Это высшая ценность, воплощенная в личности. Идеал дан, и его нет, он — в прошлом и в будущем, но определяет настоящее. Христианская религия выразила его одним именем — Иисус. В нем истина, добро и красота.
Осуществление идеала, приближение к нему — смысл жизни, ищущей бессмертия. Религия дала идеал, философия вывела его за пределы культа. Марксизм (русский марксизм, в частности) пытался приземлить идеал, выдать за него политическую программу. Профанация идеала повлекла за собой утрату нравственных ориентиров поведения.
Идеал — путеводная звезда (которая не светит, не греет, но ведет к цели). Идеал — богоуподобление. Русская культура устремлена к высокой цели. Но, спрашивается, если это так, почему она не уберегла народ от страшной катастрофы 1917 года и последующих бедствий? Какие формы культуры органичны для России? «Работают» ли они сегодня? Ответ в следующих главах.
Примечания
1 Богословские труды. Сб. 17. М., 1977. С. 127. Ильин говорит о «бессердечной культуре» современной Европы. «…Западноевропейская культура сооружена как бы из камня и льда… Человек человеку — прохожий. Или, как тонко подметил Чехов, — человек человеку не то запертый сундук, не то источник недоразумений… Человечество творит свою культуру неверным внутренним актом, из состава которого исключены: сердце, совесть и вера… Создаваемая культура есть больная культура» (Ильин И. Путь к очевидности. Мюнхен, 1957. С. 8–9).
2 Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 400–401.
3 Kant I. Gesammelte Schriften. Berlin, 1968. Bd. 7. S. 35.
4 Cassirer E. Die Eröffnung des Zugangs zu Mythos. Berlin, 1979. S. 175.
5 Флоренский П. А. Общечеловеческие корни идеализма (Лекция, читанная в Московской духовной академии 17 сентября 1908 года) //Философские науки. 1990. № 12. С. 69.
6 Лев., 19:18.
7 Мф., 5:44.
8 Иак., 2:26.
9 Забытый, ныне возвращаемый из небытия философ В. Муравьев писал: «Творчество — наивысшее понятие. Выше идеи творчества нет ничего, и творчество всему предшествует и все включает… И жизнь человека, и всякое его действие могут быть сведены к творчеству» (Из архива Валериана Муравьева // Вопр. философии. 1992. № 1. С. ИЗ).
10 Бердяев Н. О назначении человека. Париж, 1931. С. 63. «Первое, что необходимо усвоить каждому человеку, желающему творить культуру, это чувство своего предстояния, своей призванности и ответственности. Можно было бы сказать, что люди делятся на две большие категории — одни безответственно ищут в жизни лишь своего наслаждения (это люди «поглупее»!) или своей пользы (это люди «поумнее»!), другие же чувствуют себя предстоящими чему-то Высшему и Священному, так, даже не умея сказать, что это за Высшее и где обретается это Священное, они не сомневаются в самом своем предстоянии» (Ильин И. Путь к очевидности. С. 14).
11 Шиллер Ф, Собр. соч. М., 1957. Т. 6. С. 302.
12 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 5. С. 12.
13 Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики. М., 1970. С. 72.
14 Там же. С. 143.
15 Вышеславцев Б. Этика преображенного эроса. Париж, 1931. С. 101. «Всякое настоящее творчество есть поэзия» (Там же. С. 81).
16 Фихте И. Г. Назначение человека. СПб., 1905. С. 127.
17 Бердяев Н. О назначении человека. С. 63.
18 Там же. С. 273.
19 Ап., 2:10.
20 Трубецкой Е. Смысл жизни. Париж, 1979. С. 62–64. Русская религиозная интеллигенция жила предчувствием близкого конца света. Трубецкой писал после октябрьского переворота: «Конец мира есть второе и окончательное Пришествие в мир Христа Богочеловека; это — не простое прекращение мирового процесса, а достижение его цели, исчерпывающее откровение и осуществление его внутреннего (имманентного ему) смысла. Конец мира, так понимаемый, не есть внешний для человека фатум: ибо богочеловечество есть обнаружение подлинной идеи — сущности всего человечества. Пришествие Христово означает полное преображение всего человеческого и мирского в Божеское и Христово.
Такое космическое превращение по самому своему существу и замыслу не может быть односторонним действием Божества. Второе пришествие Христово, как окончательное объединение двух естеств во всем человечестве и во всем космосе, есть не только Божеское и не только человеческое, а богочеловеческое. Стало быть, это — не только величайшее чудо Божие, но вместе с тем и проявление высшей энергии человеческого естества» (Там же. С. 278).
21 Кант И. Собр. соч.: В 8 т. М» 1994. Т. 3. С. 439.
22 Schellingiana rariora / X. Tilliette (Hrsg.) Torino, 1974. S. 671.
Глава третья
ФОРМУЛА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
Формула немудреная — «православие, самодержавие, народность». Принадлежит она министру просвещения при Николае I С. С. Уварову. Нам (довоенным студентам философского факультета), да и тем, кто учился после нас, внушали, что Уваров был ретроградом и мракобесом.
Как третировали эту формулу! Самодержавие? Ха-ха-ха! Николай Палкин! Культура? Варварство царило при нем в России. А как же Пушкин, Лермонтов, Гоголь? Они творили вопреки… Православие? Хи-хи-хи! Материя первична, сознание вторично, в научной картине мира нет места для Бога. (В перерывах между лекциями мы, правда, распевали: «Материя первична, сознание вторично, а если нам прикажут, то все наоборот: сознание первично, материя вторична, а если нам прикажут…» и т. д.) Народность? Какая могла быть народность при царе? Только официальная, ложная. Уваров имел в виду крепостное право.
Но вот мне попалась на глаза книга Г. Шпета «Очерк развития русской философии», изданная после революции (и вскоре запрещенная); автор — левых убеждений (но уже репрессированный), симпатий к Уварову не питал, однако, как человек знающий и объективный, давал ему беспристрастную характеристику: Уваров «был просвещенным человеком, одним из самых просвещенных тогда в России»1, за годы его министерства университеты наши встали на ноги. Иностранцы были уже не нужны, появился ряд своих ученых, преподавание по многим кафедрам стояло на европейской высоте. «О философском национальном сознании до уваровской эпохи говорить не приходится»2. Тут было над чем задуматься. Но времени для этого не было: началась война, и пришлось мне вместо истории философии штудировать боевой устав пехоты.
Возвращение мое в философию состоялось после войны. Пришел я, собственно, не в науку, а на факультет для получения диплома, который полагался всем, ушедшим на фронт после четвертого курса при условии сдачи государственных экзаменов. Пришел в гимнастерке со знаками ранения и орденами. На экзамене мне попался вопрос «Философия Гегеля». Я бодро сказал, что Гегель был идеалист. И умолк. Даже по тем временам этого было мало. Экзаменатор не стал ко мне приставать. Получив от меня заверение в том, что я никогда больше философией заниматься не буду, он сказал: «Хорошо!» и поставил «отлично».
Увы, обещания своего я не сдержал и через несколько лет уже редактировал статью моего экзаменатора в «Вопросах философии», куда я поступил работать после армии. О чем была статья, я не помню, но об уваровской «народности» в ней шла речь. Я снова раздобыл книгу Шпета и выписал из нее то место, где говорится о немецком происхождении этого понятия. Уваров был знаком с книгой Фр. Яна «Немецкая народность» (Deutsches Volkstum). Там сказано: «То, что собирает отдельные черты, накапливает, усиливает их, связывает воедино, создает из них целый мир, эту объединяющую силу в человеческом обществе нельзя назвать иначе, как народностью»3. Правитель должен стремиться к тому, чтобы единая человеческая культура возникла в государстве как своеобразная народная культура. Последняя не создается по приказу или принуждению. Культура народа в настоящем есть всегда культура народа в прошлом. Когда при обсуждении статьи я изложил эти соображения, на меня зашипели: Шпет не авторитет, а враг народа, чтоб я и имя его позабыл и никогда на него не ссылался. Имя я его, правда, не забыл, но на него не ссылался, пока «Вопросы философии» (разумеется, в новом редакционном составе) не переиздали однотомник Шпета, по которому я его цитирую.