Примечания
1 Булгаков С. От марксизма к идеализму. СПб., 1903. С. 62.
2 Там же. С. X.
3 Там же. С. XI.
4 Там же. С. 196.
5 Булгаков С. Н. Соч. М., 1993. Т. 2. С. 244. Для Булгакова «личность есть каждому присущая и неведомая тайна, неисследимая бездна, неизмеримая глубина. Она абсолютна в потенциальной значимости своей… Личный характер бытия, свою ипостасность мы даже гипотетически не можем удалить из живого сознания…» (Булгаков С. Н. Свет невечерний. М., 1994. С. 245).
6 Булгаков С. Н. Соч. Т. 2. С. 262.
7 Там же. С. 424–425.
8 Булгаков С. От марксизма к идеализму. С. 238.
9 Булгаков С. Н. Соч. Т. 1. С. 32.
10 Там же. Т. 2. С. 300.
11 Там же. С. 321.
12 Там же. Т. 1. С. 133.
13 Там же. С. 147.
14 Там же. С. 155.
15 Там же. С. 158.
16 Там же. С. 170.
17 Там же. С. 171.
™ Булгаков С. Православие. Париж, 1985. С. 359.
19 Там же. С. 361.
20 Там же. С. 365.
21 Булгаков С. Н. Свет невечерний. М., 1994. С. 13.
22 Там же.
23 Там же. С. 48–49.
24 Там же. С. 53. «Соборность есть на самом деле единство и на самом деле во множестве; поэтому и в церковь входят все и в то же время она едина; каждый, кто воистину в церкви, имеет в себе всех, сам есть вся церковь, но и обладаем всеми. Поэтому нельзя сказать, что церковь есть общество, ибо общество есть внешнее выражение ее, схема или образ, правильнее определить ее как многоединое существо» (Булгаков С. Н. Соч. Т. 1. С. 411).
25 Булгаков С. Свет невечерний. С. 172.
26 Там же. С. 186–187.
27 Там же. С. 311.
28 Булгаков С. Н. Соч. Т. 2. С. 590.
29 Булгаков С. Философия имени. Париж, 1953. С. 25.
30 Там же. С. 105.
31 Там же. С. 135.
32 Там же.
33 Там же. С. 174.
34 Там же. С. 190.
35 Булгаков С. Н. Соч. Т. 1. С. 314.
36 Там же. С. 388.
Глава десятая
ОТ НИЦШЕ К ХРИСТУ
(ФРАНК)
Бердяев был выслан из страны не один. Осуществилось (с обратным знаком) то, что в XV веке сатирически изобразил в «Корабле дураков» немецкий писатель Себастиан Бранд. Автор задумал изгнать на корабле из общества множество пороков и глупостей. Четыре с лишним века спустя советская действительность породила иную реалию: собрали правители самых мудрых людей и отправили их морем вон из страны на двух кораблях. Корабли были немецкими, назывались «Пруссия» и «Обер-бургомистр Хакен», отвалили они от питерской гавани поздней осенью 1922 года.
«Философский пароход» (так говорили русские), «корабль дураков XX века» (острили немцы) увозил интеллектуальную элиту нации. Здесь были блистательный и экспансивный Бердяев, глава русской философской школы Лосский, проницательный социолог Сорокин, правовед Новгородцев и его талантливые ученики Ильин и Вышеславцев, философ истории Карсавин и многие другие. В этих обстоятельствах статья «Философию за борт!», появившаяся в 1922 году в новосозданном журнале «Под знаменем марксизма», приобретала зловещий смысл.
Среди пассажиров парохода «Обер-бургомистр Хакен» выделялся крупной своей фигурой господин средних лет. Близорукие глаза его всегда светились добротой, располагали к откровенному разговору. Говорил он тихим голосом, не спеша. Спокойные, медлительные движения. Высокий лоб мыслителя. Семен Людвигович Франк (1877–1950) был неофитом среди гонимых русских мыслителей. В зрелом возрасте (в 1912 году) он крестился. Теперь страдал за принятую веру. Насколько она устойчива?
О Франке было известно, что он может менять свои убеждения. Произойдет ли теперь очередной вираж? Откажись он от веры, поклонись новым «богам», заяви о своей преданности советской власти, выступающей, кстати, в защиту инородцев, к каковым Франк в силу своего иудейского происхождения мог себя причислить, он был бы обласкан и прославлен. Передавали, что Троцкий ждал покаяния от Франка и готов был его простить. Но Франк не колебался, вины за собой не чувствовал: истина была обретена, предстояло постичь ее до конца, открыть другим. И он добился своего: стал признанным авторитетом. В. Зеньковский в своей известной «Истории русской философии» оценил Франка высоко: «По силе философского зрения Франка без колебаний можно назвать самым выдающимся философом вообще»1.
Родился Семен Людвигович в Москве в семье врача. В раннем детстве получил правоверное еврейское воспитание. «Мое христианство, — вспоминал он, — я всегда осознавал как наслоение на ветхозаветной основе, как естественное развитие религиозной жизни моего детства». В свое время Кант противопоставил Ветхий и Новый Завет как политическую догму и моральную систему, возникновение христианства он рассматривал как духовную революцию, впервые давшую миру религию. Для Франка связь между двумя частями была закономерна, сам он пережил куда более крутые скачки в воззрениях и смену кумиров.
В гимназии было увлечение Писаревым, Михайловским, Марксом. В 1894 году он поступает на юридический факультет Московского университета, участвует в студенческих волнениях, его высылают из Москвы, диплом он получает в Казани. С 1912 года Франк — приват-доцент Петербургского университета. Он дружит с Бердяевым, Булгаковым, Струве, публикует статьи в их изданиях. Одна из первых работ Франка называется «Фр. Ницше и этика любви к дальнему» (опубликована в сборнике «Проблемы идеализма»). Трудно поверить, но будущий теоретик христианства отвергает любовь к ближнему и провозглашает (вслед за Ницше) любовь к дальнему, любовь «к призракам» — «к партии, родине, человечеству»2.
Франк выступает против «единого морального постулата», против Достоевского с его знаменитой «слезинкой ребенка». Любой матери, уверяет Франк, «не только прогресс человечества, но даже физическое и моральное благо того же ребенка… дороже, чем многие его слезы»3. Прогресс стоит слез и страданий. Сострадание — недостойное чувство. Доброта — начало конца. И т. д. и т. п. Все это завершается апологией шекспировского Брута, убийцы Цезаря; если учесть, что Россия вползала в полосу террора, то герой Франка соответствовал духу эпохи.
Е. Н. Трубецкой, осуждавший террор, заметил однажды, что представления о добре и зле заменены в России понятиями «левого» и «правого». Франк пытается понять тех, кто так считает: в основе их концепции лежит целая философия, Франк иронизирует от ее имени. «Да, понятия добра и зла тождественны с понятиями левого и правого. Ибо для нас, верующих и подлинно знающих, что все «левое» полезно и служит для осуществления высшего блага, а все «правое» вредно ему и задерживает его осуществление, для нас действительно нет иных мерил нравственности, кроме содействия всему «левому» и истребления всего «правого». Когда партия Бога противостоит партии сатаны, то над их спором нет никакой высшей инстанции, а все средства в этой борьбе святы и благи, раз они полезны Богу. Так рассуждал католицизм — так открыто или молчаливо рассуждают и современные католики демократической религии»4.