Цитата взята из книги «Философия деспотизма» (1907). Франк здесь — противник революции, но к социализму благоволит. Излагая свою политическую программу в мятежный 1905 год, он настаивал: «Социалистический порядок может быть осуществлен только эволюционным путем»5, разумеется, с помощью демократии.
Конечно, большинство не есть нечто непогрешимое. Непогрешимости нет и быть не может. Ибо «у нас нет точных критериев абсолютного добра и абсолютной истины»6. Вера в непогрешимость — начало деспотизма. Пушкин был прав, отвергая демократию (воспоминания А. Смирновой), при всех видах правления люди подчинялись меньшинству. Франк согласен с этим, но с оговорками. Он видит смысл демократии не в том, чтобы власть находилась у всех; нет, демократия — это свобода всех, освобождение от опеки. Любая опека, даже если она исходит от большинства, — беда, путь к деспотии, а от деспотии большинства рукой подать до деспотии немногих («большевиков», по будущей терминологии) или одного («Большого брата», по Оруэллу). Полная демократия возможна только на почве «внутренней духовной эволюции», нравственной свободы.
Франк — участник сборника «Вехи». Его статья «Этика нигилизма» знаменовала еще один шаг «слева направо». Автор признает «объективные ценности», он выступает против «нигилистического морализма», под которым разумеет «обожествление субъективных интересов ближнего»7, то есть народа. Теперь Франк — убежденный антисоциалист, теперь ему ясны слабые стороны такого мировоззрения: социализм — это грабеж, его задача отнять у одного (производителя) и отдать другому (насильнику). Распределение превалирует над производством. А между тем задача состоит в увеличении производства, пора сократить число посредников (администраторов, учетчиков и пр.), увеличить число производителей.
Получилось иначе. Именно так, как предсказывали Франк и другие авторы «Вех»: победила революция с ее культом постоянной недостачи — продуктов питания и других материальных средств существования. Сегодня мы читаем «Вехи» как зловещее предостережение: надо работать, а не делить!
«Социализм как универсальная система общественной жизни изобличен в своей ложности и гибельности, — констатировал Франк уже после победы Октября, — но история показывает, что и крайний хозяйственный индивидуализм, всевластие частнособственнического начала, почитаемое за святыню, также калечит жизнь и несет зло и страдания»8. Франк и в эмиграции не стал «западником», как, впрочем, не примкнул к модному в те годы толстовству: государство — земная необходимость, право — условие бытия человека. Но прежде всего человек должен ответить на вопрос, для чего я живу.
Пока Франк отвергает ложные идеалы. Его книга, вышедшая в Берлине (1924), называется «Крушение кумиров». Франк ищет «абсолютную опору» и не находит ее ни в одном из общественных идолов. Кумир революции и политики рухнул. Прогресса не существует. Свобода? Что это такое? Франк вспоминает старый анекдот. «Извозчик, свободен?» — «Свободен». — «Ну, так кричи: да здравствует свобода!» Культуры тоже нет. Кругом внутренняя пустота и нищета, даже среди материального богатства. Категорический императив Канта вызывает неприятие и раздражение. Франк вспоминает Штирнера и Ницше. Перед лицом холодной и внутренне непонятной морали долга аморализм содержит некую неизъяснимую притягательную силу. Взгляните на половую жизнь. Можно ли здесь быть «разумным»? Идейно нормировать свою жизнь? Здесь нельзя не быть грешником. Здесь моральные принципы не обладают внутренней самоочевидностью. «Моральные принципы и отвлеченные моральные идеалы не нормируют духовной жизни, они нормируют только ее внешние проявления»9. Поэтому долой «нравственный идеализм»! Никакой идеей соблазнить нас нельзя. Разве что идеей спасения родины. «Если бы только мы могли помочь нашей родине воскреснуть, обновиться, явиться миру во всей ее красоте и духовной силе — мы, кажется, нашли бы исход для своей тоски…»10
Но это, увы, неосуществимо. Поэтому Франк ищет личное спасение. Мораль есть, но не автономная (по Канту), а гетерономная — от Бога. Книга «Крушение кумиров» оставляет впечатление растерянности автора. Она скорее будоражила, чем успокаивала ум. Закономерно вставал вопрос о продолжении авторских исканий. Так возникло следующее произведение Франка — «Смысл жизни» (1926).
Пафос книги, как и предыдущей, — боль за поражение русского народа. «Мы, русские, теперь без дела и толка, без родины и родного очага, в нужде и лишениях слоняющиеся по чужим землям — или живущие на родине, как на чужбине, — сознавая свою «ненормальность»11 — с точки зрения обычных внешних форм жизни нашего нынешнего существования, вместе с тем вправе и обязаны сказать, что именно на этом ненормальном образе жизни мы впервые познали истинное вечное существо жизни. Русские освободились от нравственной болезни, именуемой революционностью. Но вопрос «что делать?» продолжает мучить русское сердце. Что делать мне и другим — чтобы спасти мир и тем впервые оправдать свою жизнь? До катастрофы 1917 года ответ был один — улучшить социальные и политические условия жизни народа. Теперь — свержение большевиков, восстановление прошлых форм жизни народа. Наряду с этим типом ответа есть на Руси другой, ему родственный — толстовство, проповедующее «нравственное совершенствование», воспитательную работу над самим собой.
Франк скептически смотрит на все планы «спасения» России, тем более — всего мира. Причины трагического крушения наших прошлых мечтаний теперь ясны, они заключаются не только в ошибочности намеченного плана спасения, но прежде всего — в непригодности самого человеческого материала «спасателей» (будь то вожди движения или уверовавшие в них народные массы, принявшиеся осуществлять воображаемую правду, истреблять зло).
Неудача общественных начинаний приводит Франка к заключению о необходимости искать «личное спасение». Этот вывод был сделан в книге «Крушение кумиров». Здесь он получает дальнейшее развитие. Не откладывайте добрые дела, откликайтесь на ближайшие, неотложные потребности окружающих людей. «Кто весь ушел в работу для отдаленного будущего, в благодетельствование далеких, неведомых ему чуждых людей, родины, человечества, грядущего поколения, равнодушен, невнимателен и небрежен в отношении окружающих его и считает конкретные свои обязанности по отношению к ним, нужду сегодняшнего дня чем-то несущественным и незначительным по сравнению с величием захватившего его дела — тот несомненно идолопоклонствует»12.
Это уже окончательный разрыв с Ницше и его «любовью к дальнему». Франк произносит почти те же слова, что в первых своих работах, но только «с обратным знаком»: где был плюс, стоит минус.
Франк — мыслитель страстный, он пишет напряженной прозой, не скрывает от читателя своих душевных сомнений; беседует с ним, никогда не поучает, приучает сомневаться и отвергать прописные истины. Православный философ, он открыт и западным влияниям; отвергнув одного кумира, отдается душой другому. После окончательного разрыва с учением Ницше его герой — Николай Кузанский (единственный учитель при написании «Непостижимого»). И, разумеется, Кант.
«Непостижимое» считается главным трудом Франка. Первоначально (1937) книга была написана по-немецки. К этому времени Франку пришлось покинуть Германию, где воцарился Гитлер. Он переехал в Париж и там издал свою книгу по-русски (1939). (После войны Франк перебрался в Англию, где скончался в 1950 году.) Есть английский и итальянский переводы «Непостижимого». Немецкий текст (отличающийся от русского варианта) еще предстоит издать.
Бытие полно загадок. И «звездное небо надо мной», и «моральный закон» (поражавшие Канта), и многое другое вызывают удивление и священный трепет, оставаясь за пределами понимания. Любовь «есть дивная тайна, откровение непостижимо страшных и блаженных глубин бытия, и никакой холодно-цинический анализ, которому может быть подвергнут этот глубинный слой бытия («психоанализ»!), не может в живой человеческой душе подавить испытываемый при этом трепет блаженства или жути»13. Подлинное религиозное переживание — молитва, покаяние, причастие — означают прилив каких-то непонятных сверхрациональных сил. Позади предметного мира встает Непостижимое, которое таится в нас самих и удалено от нас. Задача, которую ставит перед собой Франк, — описать Непостижимое в трех сферах бытия: 1) в окружающем нас мире, 2) в нашем собственном бытии, 3) в том слое реальности, который в качестве первоосновы объединяет эти два мира. Непостижимое недоступно логической мысли, а не опыту вообще. Есть «умудренное неведение», «докта игнорациа», мистическое знание, к нему стремится философ.