С. Левицкий, хорошо знавший Франка, пишет: «Социальная этика Франка — этика соборности. Франк отвергает как этику коллективизма, превращающего личность в орудие коллектива, так и этику индивидуализма, отрывающего личность от соборного человечества. Он особенно настаивает на том, что «индивидуальное спасение» сущностно невозможно, так как «я» человека не существует «в себе» и неразрывно связано с душами ближних. Идея соборности, со времен Хомякова составляющая драгоценное достояние русской религиозной мысли, находит у Франка оригинальное воплощение в его социальной философии.
В своей социальной философии Франк — яркий сторонник органической теории общества. Однако его органицизм носит утонченный и духовный характер и весьма далек от аналогий между биологическим организмом и общественным целым. К тому же Франк различает соборное, целостное ядро общества (которое может быть сравнено с духовным организмом, с центром в форме сознания «мы») и более видимую периферию общественной жизни, которая носит скорее механический характер. Говоря словами Франка, сфера «общественности» (механический аспект общества) основывается на глубинной сфере «соборности» (духовной основе общества)»22.
Франк приводит три примера соборных отношений между людьми. Это семья, церковь, «братство», возникающие в результате дружбы, службы и т. д. Главный признак соборного единства: «Целое не только неразрывно объединяет части, но налично в каждой его части»23. Личность и целое, как и отдельные личности, связаны между собой отношениями любви. Любовь есть именно название для той связи, в которой объект отношения, будучи вне нас, есть вместе с тем наше достояние, где отдающий себя внутренне обогащает самого себя.
Всюду, где существует соборное единство, проявляется живая личность. «Мы» столь же индивидуально, как «я» и «ты». Человечество «может стать в пределе объектом любви и, следовательно, подлинно конкретным соборным единством либо для того, кто в состоянии конкретно воспринимать и любить все народы, его составляющие, либо в том религиозном плане всеединства, для которого «несть ни эллина, ни иудея», а есть единый соборный организм Богочеловечества»24.
Соборность — вневременное единство. Прошлое живет в настоящем, настоящее устремлено в будущее. Обычаи и нравы созданы предками, древние святыни побуждают к подвигу. «Революции — эти судорожные и безумные покушения на самоубийство — суть тоже выражения прошлого, обнаружение тенденций, идущих из прошлого: в них сказываются губительные действия ядов, накопленных в прошлом, и судорожнее попытки освободиться от них. И если они не приводят к гибели общества, то это всегда определено тем, что израненный и обессиленный организм через некоторое время оживает под действием сохранившихся здоровых сил прошлого»25. Франк верит в Россию, в то, что здоровое прошлое возобладает над катастрофическим настоящим.
Общество — особая форма бытия. Материальная или духовная? Ни то ни другое. Гуссерль дал убедительную критику психологизма в науке, она вполне справедлива и в отношении общественных явлений. Общественное бытие выходит за пределы антитезы материальное — психическое, субъекта и объекта. «Оно сразу и субъективно и объективно»26. На Гегеля, которому это было известно, Франк не ссылается.
Есть что-то мистическое, считает Франк, в общественной жизни. «Мистично государство… Мистичен закон, которому мы повинуемся, который холодно-беспощадно повелевает нами, без того, чтобы мы знали, кому именно и чему мы в нем подчиняемся — воле давно умершего, истлевшего в могиле человека, который некогда его издал, или словам, напечатанным в какой-то книге… Мистичность общественных явлений и сил не означает, что они имеют подлинно божественную природу, обязывающую нас к религиозному поклонению, они могут быть и ложными богами»27.
Человек не просто «делатель орудий», как полагал Франклин. Признаком человека является его сверхчеловеческая, богочеловеческая природа. Человек не только знает Бога, но несет его в себе. Это выражается в категории должного и образует существо его общественной жизни.
Право — это совокупность должного. Право и нравственность неразличимы — «ни по предмету, ни по происхождению»28. Древние обозначали их одним словом. Только христианство внесло уточнение: Богу — богово, а кесарю — кесарево. Ошибка Канта, полагает Франк, — в рассмотрении нравственности как закона. Между тем нравственность есть не что иное, как благодать, присутствие в нас Бога. Как и в других случаях, Франк, возражая Канту, дает лишь собственные вариации на тему, заданную немецким мудрецом. На первое место Франк выдвигает обязанность. Кант называл ее долгом. Для Франка служение божественной правде — единственное неотъемлемое право человека, сочленяющее его с другими. Франк не устает повторять: «Общественная жизнь есть совместная, соборная жизнь человека»29. Проникшись пониманием этой истины, можно делать выводы об общественном устройстве.
Иерархия здесь неустранима. Попытки установить социальное равенство неосуществимы, как неосуществимо равенство физическое. Революции приводят лишь к тому, что меняется состав социальной иерархии. Всякое восстание против деспотизма власти ведет к тому, что народ попадает в подчинение новому властителю, устанавливающему гораздо более деспотическое единовластие. Общество — не груда предметов, не куча песка. Меньшинство всегда господствует над большинством. Чтобы не употреблять термина «олигархия», дурного властвования меньшинства, Франк говорит об олигократии. Неконтролируемое господство масс возможно только в момент временного разложения общества. «В сущности и демократия не может обойтись без принципа авторитета и потому иерархизма — именно потому, что он есть незыблемый божественный закон, определяющий самое существо человека и общества. Но она склонна искажать и извращать его; под влиянием веры в ложный принцип «самодержавия народа» авторитетом легко может стать не действительный мастер, лицо более высокого духовного и умственного уровня, а демагог, сумевший польстить массам и заслужить их доверие в качестве приказчика, исполнителя их воли. Истинное же, подлинное основание авторитета и потому иерархически высшего состояния человека есть «харисма», сознание не произвольно-человеческой, а объективно-божественной избранности человека, его предназначенности для общественного водительства»30. Главенствование, как и подчинение, есть служение правде. Члены общества должны быть распределены по разным ступеням общественной лестницы в соответствии со степенью их годности и умелости в деле социального строительства, и идеалом здесь является максимум дифференциации и иерархизма. А как же равенство? Есть только одно отношение, в котором люди равны, — отношение к Богу. Отсюда вытекает не равенство прав и притязаний, а равенство достоинства и обязанностей. Это равенство аристократично, его мы находим во дворянстве, где богатейший вельможа и захудалый помещик объединены общим сознанием ответственности. Человечество — это «аристократия в космическом бытии». Каждый человек имеет равное достоинство, когда стоит на надлежащем ему месте и выполняет определенное ему служение. «Демократия есть не власть всех, а служение всех»31. С таким подходом к демократии согласились бы и Кант, и другие критики народоправства.
Франк выдвигает против демократического устройства аргумент, основанный на понимании соборности как вневременного единства общества. Живущее сегодня поколение не имеет права своими страстями и предубеждениями определять лицо государства, созданного за много веков до него. Из «…сверхвременности общества вытекает необходимость и оправданность организационных форм, выражающих эту сверхвременность… С общей социально-философской точки зрения существен только принцип, противоположный демократическому принципу безграничного политического самоопределения отдельного поколения, действующего в данный момент в общественной жизни, и принцип, по которому носитель верховной власти выражает и воплощает не волю и веру сегодняшнего дня, а высшее, соборное сознание общества как сверхвременного единства»32.