– Обязательно позвони! – сразу согласилась Светлана. – И очень хорошо, что беспокоишься! А я поднимусь в квартиру, хотя бы чайник поставлю…
Я снял трубку и несколько раз прокрутил разболтавшийся телефонный диск. Гудки долго оставались длинными. Гудки, гудки, гудки…
«Странно, всего девять часов. Родители в такое время не спят, тем более, я не вернулся».
Наконец трубку сняла мама, и я услышал ее тяжелое всхлипывание:
– Саша, папы больше нет… «Скорая» не помогла…
Я услышал, как из рук матери выпала телефонная трубка. Я ничего не мог понять. Может, это была не мама? Может, она ошиблась? Или был чужой телефон? Боже мой, всего этого не может быть! Не может быть! – завыл я от понимания невозможности что-то исправить. – Как же теперь? Или всё же ошибка?
Я плохо помню, что было потом. Помню только, как тупо добрался до четвёртого этажа, ладонью придавил кнопку звонка, не отпуская…
Светлана открыла со смехом и словами:
– Ты что? С ума сошёл… – и осеклась, разглядев меня. – Сашка, что с тобой? Что случилось? – догадалась она, но не поверила, что в ее безмятежность и уже забрезжившее семейное счастье опять ворвалась разрушающая всё случайность. – Опять случайность! – протянула Светлана и опустилась на колени рядом со мной. – Что случилось, Сашенька? Ну, скажи, родной, что случилось?
– Отец… «Скорая» не помогла. Надо спасать маму. Я пошёл…
– Я с тобой! Только переоденусь.
Глава 14. Жизнь сменила знак
Событий тех печальных дней я не запомнил. Теперь кое-что отрывочно возникает в моей памяти, словно в плотном тумане, а некоторые подробности я вообще восстановил для себя лишь по рассказам Светланки.
Она оказалась крепче меня. Именно на ней всё держалось в то очень трудное время. Я же расклеился на все сто. Светланка рассказывала потом, будто я был в страшном состоянии. Просто невменяем.
– Сашка, ты эмоционально беззащитен! – потом рассказывала она. – У тебя совсем нет кожи! Всё через сердце, а оно ведь не железное. Его беречь надо, глупенький ты мой. И меня надо беречь… Как я без тебя жить буду?
Светлана могла водить меня всюду, куда было надо, ведь мы пережили похороны отца. Могла кормить, возить, даже укладывать спать – я во всём ей подчинялся беспрекословно, ничего не понимая, как живой манекен, не больше. Совсем ничего не понимал. На вопросы отвечал как-то странно, не разобрать. Сам же ни о чём не спрашивал и не говорил.
«Страшно мне было глядеть на тебя!» – потом созналась Светлана.
О собственных ощущениях тех дней я рассказывать не буду. Хотя понимаю, кому-то воспоминания сумасшедшего могут быть интересны.
А уж потом, – рассказывала мне Светлана, – уже семнадцатого октября, я вообще за тебя испугалась. Ты сам-то хоть помнишь? На девятый день, когда много народу собралось помянуть твоего отца, хорошо хоть его завод что-то взял на себя, уже твоя мама не выдержала долгого напряжения. И все наши похоронные ужасы повторились заново. А ты был как кукла! Ничего не понимал!
В общем, мы тогда через такое прошли, Сашка, – рассказывала мне Светлана, – что никакому врагу не пожелаешь. Мои тогда, Геннадий Петрович и Антонина Сергеевна, во многом нам помогли, глядя на мои с тобой страдания.
Геннадий Петрович даже организовал тебе консультацию у известного врача. Страшно сказать, ходила я с тобой к психиатру. Но он-то, как раз, меня немного успокоил. Убедил, что сдвиг сознания у тебя произошёл из-за сильнейшего стресса. Почти наверняка, он окажется временным и скоро пройдёт сам собой. Обязательно пройдёт! Надо только терпеливо ждать. Ну, и из лекарств кое-что тебе выписал. Сказал, будто они на всякий случай, для ускорения процессов, но не навсегда. И то уже казалось мне хорошо.
Надежда – это, конечно, прекрасно, да только дни уходили, а сдвиг твой оставался. Я вся на нервах! Руки опускались. Представляешь? Впрочем, такое ты представить не сможешь! Я ведь только нашла тебя, думала уже, что судьба моя наладилась, а тут опять всё рухнуло! Да еще как рухнуло! Ты находился весь день рядом, да только совсем не ты! И не знала я, как мне быть? Не знала чем тебе помочь и себе? И болезнь у тебя какая-то странная была – хуже, пожалуй, и придумать-то трудно! Есть человек, и нет человека!
На девятый день, то есть, в день памяти теперь уже твоей покойной матери, двадцать пятого октября, повезла я тебя на кладбище, и среди тех крестов ты как будто стал оживать. Вижу, уже понимаешь происходящее, взгляд стал осмысленным, но молчишь, стараешься, вижу, сам разобраться во всём.