Я бесконечно долго не мог найти работу по душе. К тому же мои честолюбивые мечты дотла не прогорели, а устраиваться туда, где меня брали, но без карьерных перспектив, я принципиально не соглашался.
Понятное дело, хотеть – это одно, а иметь – это совсем другое! Я мог хотеть чего угодно, но время уходило, не принимая во внимание мои желания и не спрашивая моего позволения. Оно просто уходило, оставляя вместо себя вакуум в моей душе и, конечно же, в давно опустевшем кармане.
Кто бы и что ни говорил, но обстоятельства давят на любого человека. И я – тому очередное подтверждение. В моих представлениях не может здоровый мужик, каким я себя тогда считал, не участвовать в общественно-полезном производстве. Он утром обязан являться на рабочее место, возвращаться под вечер домой и регулярно приносить в семью свою зарплату, полученную не за какой-нибудь противозаконный калым, а за достойный труд.
Всяческие левые заработки мне материально, конечно же, помогали жить, иногда даже неплохо помогали, но их стихийность и нерегулярность меня морально подтачивали всё больше.
И отец регулярно узнавал, заметно расстраиваясь, устроился ли я куда-то, своим вниманием только усиливая мои терзания. А уж мать ещё эмоциональнее за меня переживала:
– Это где же видано, чтобы страна разбрасывалась работниками столь высокой квалификации?! Ну, что за времена настали? Что творится в стране?! И когда же ты куда-то устроишься?
Искать нормальную работу из-за очевидной бесполезности потраченных усилий становилось всё труднее, обиднее и мучительнее. Постепенно во мне вызревало убийственное чувство безысходности, а оно любого способно столкнуть в невидимую поначалу пропасть.
Вот и я, в конце концов, оказался близок к признанию собственной никчемности. Да ещё при понимании абсолютного неумения устраиваться в сложной и противоречивой взрослой жизни, волчьи законы которой я уже познал на собственной шкуре. После того, как в университете я поверил, будто являюсь любимчиком самого господа бога, мне в моральном плане приходилось особенно тяжело.
И ведь мне не то чтобы ничего стоящего не предлагали – мне вообще, вообще ничего не предлагали! Правда, однажды в центре города встретилась расфуфыренная однокурсница. И даже набросилась на меня с нескрываемой радостью. Я-то раньше на нее и не смотрел. Но она с большим участием расспросила меня что, да как, вот лёд во мне и просел. А она предложила мне у неё поработать.
– Ничего себе! – удивился я ее неочевидным возможностям. – Стало быть, ты теперь настоящая капиталистка, коль владеешь средствами производства? – съязвил я. – Выходит, всё-таки дождались мы справедливости! И в каком же качестве ты меня видишь? – спрашиваю я, не веря себе.
– А у меня, знаешь ли, рекламное агентство своё! – снизошла она, не нажимая из скромности на последнее слово. – А ты ведь компьютерщик, как я помню, да ещё с рекомендациями от самого бога! Мне такие ребята позарез нужны! Дело-то новое, динамичное! И очень прибыльное! Так, что? Пойдёшь ко мне? Я ведь не обижу!
Мне никогда не хотелось подчиняться женщинам, тем более, в моей работе. Не то чтобы я считал их в чём-то недостойными командных должностей, но всё же такой порядок мне органически не подходил. К тому же работать на женщину на уровне ее «ребят», заглядывающих ей в глаза… Это меня даже повеселило. Вдобавок, мне всегда представлялось крайне унизительным для нормального парня работать в сфере торговли. Впрочем, многие мои сокурсники моё мнение не разделяли и стремились именно туда. Но я-то, глядя на них, своих принципов не менял.
Оговорюсь, моё самое нелестное мнение о торговле, как о месте возможной или, точнее, невозможной работы для себя, сложилось ещё тогда, когда в стране еще не появилось то, что стало прочно называться рекламой. А уж когда она всем опротивела, мне вообще стало казаться, будто иметь к рекламе хоть какое-то отношение более унизительно, нежели быть продавцом комиссионного магазина.
Уже потому я не мог принять предложения своей знакомой. И когда она решила, будто я могу прозевать своё счастье, не разобравшись в достоинствах ее предложения, и принялась меня агитировать, пришлось задать ей загадку:
– Лена, остановись! Не знаешь случаем, какая деятельность связывает воедино мошенничество, алчность и безвкусицу?
– Ну, ты даёшь, Сашенька! Зато я хорошо знаю, что общего между стремлением к оригинальности и махровым идиотизмом! – оскорбилась она и, не оставляя мне возможности для возражений, повернулась спиной.
И, как говорится: «Идите, идите и идите!»
Но ведь других предложений по трудоустройству я не получал даже от своих товарищей. Причём даже от тех, которые сами давно и неплохо устроились. Разумеется, устроились благодаря кому-то и чему-то, но в моё положение они подчёркнуто не вникали. Им нравилось лишь демонстрировать, как они хорошо «упакованы» и не имеют никаких проблем.