Звоню Герасиму, спрашиваю, дома ли Катя. Говорит, что после работы вернулась домой и не выходила. Потоптавшись еще в офисе, не понятно почему, может набираясь смелости или наглости, уж не знаю, решаюсь все-таки отправиться к Конфетке.
В руках букет белых роз, в кармане бархатная коробочка с золотой цепочкой и кулоном в виде сердечка. Банально, понимаю, но это, так сказать, стандартный набор для первого свидания. Пойдет. Но вот почему сердце так взволнованно бьется?…
Поднявшись к ее квартире, решительно жму на звонок. Катя открывает, не спросив «кто там» и не посмотрев в глазок. Может ждала не меня, поскольку ее улыбка от вида моей персоны резко сменяется на серьезное и даже немного хмурое выражение лица.
— Привет, — улыбаюсь я, протягивая букет.
Она не двигается. Букет зависает между нами в проеме двери.
— Здравствуйте, Кирилл Иванович, — приветствует она меня голосом, в котором ни тени радушия. — Чем обязана?
Ну как она так может злить меня каждый раз? Ну что, так трудно взять цветы и пригласить меня в квартиру? Стою тут, как пионер малолетний.
— Может я зайду все-таки? Здесь разговаривать неудобно, — делаю многозначительный кивок в сторону лестницы, в пространстве которой где-то уже слышны шаги потенциального свидетеля нашей неловкой сцены.
— Если только разговаривать, то заходите, — сдается она, отступая в прихожую.
Уже лучше. Так, сейчас о погоде, о музыке, о фильмах, о прогулках под луной…
— Цветы возьмешь уже? — говорю, а в мыслях проносится: «Мля, Кирилл, ты дебил. Кто так девушке цветы дарит?»
— Я цветы не заказывала, — в ее голосе сталь.
— Я заказывал для тебя. Не нравятся?
Катя рассматривает букет с видом знатока-ботаника.
— Ничего так, красивые.
— Возьми.
— Зачем?
Театр абсурда, мля. У меня начинает подниматься давление, это точно. И еще, все слова куда-то пропали — не знаю, что сказать, вернее, говорю что-то не то…
— В вазу поставишь, чтоб не завяли.
— Логично, — кивает она, берет букет и кладет на тумбочку у телефона. — Это все?
Я только набрал воздуха, чтобы, наконец, сказать ей, что она «луноликая звезда моих ночей, бриллиантовая услада моих очей» и так далее, в духе восточных баллад, как раздается звонок в дверь.
На пороге подружка.
— Проходи, Варя, — радуется моя «луноликая».
— Здрасьте, — Варя удивленно рассматривает меня с ног до головы. — Кирилл Иванович пожаловали. И с чем на этот раз?
И вот как они меня обе бесят своими скептическими улыбочками. Особенно эта подружка. Приперлась тут — испортила нам весь диалог. Но не был бы я Кирилл Рузанов, если бы не довел дело до конца.
— Хочу Катерину Андреевну на свидание пригласить, — уверенно говорю, а потом добавляю. — В ресторан «Домино».
— Мой желудок не переваривает ресторанной пищи, — Катерина неприступна, как скала. Ну конечно, с «группой поддержки» ведь.
— В кино тогда, — я настойчив, чтоб ты знала.
— У меня есть телевизор и кино я уже видела.
Это детский сад какой-то. Епть!
— В театр? На выставку? На гонки Формулы-1? Попрыгать с парашютом? В филармонию, на концерт балалаечников? — перечисляю я возможные варианты развлечений на вечер, а сам уже начинаю закипать.
Катя продолжает качать головой, мол «нет».
Я, взрослый мужик, тридцати трех лет от роду, владелец успешной компании и гостинично-кемпингового комплекса «Дубравушка», я — красавец-сердцеед в костюме «тройка», стоимостью полштуки баксов, стою перед худосочной девчонкой и ее злодейкой подружкой в прихожей блочной двушки и чувствую себя гребаным школьником, которому ни за что не дадут списать домашку по математике. Все с меня хватит!
— Варвара, могу я поговорить с Катей наедине? — угрожающе смотрю на подружку.
Катя хватает девчонку за локоть, мол «не пущу никуда». Варя делает многозначительный взгляд, который означает «извини, дорогой, подругу не брошу».
Я нервно начинаю хохотать. Ну и хрен с вами!
— Ясно, Катерина Андреевна. Я вашу позицию понял. Только думаю, что встретимся мы с вами даже раньше, чем вы себе это можете представить. Тогда и обсудим наши с вами не простые отношения. Доброй ночи.
Не дожидаясь ответного «и вам так же», разворачиваюсь и выхожу из квартиры. Мне стОит больших усилий сохранять спокойствие, пока иду к машине. Не хочется показывать свою злость и раздражение бабулям, собравшимся у подъезда.
Шарю по карманам в поисках ключей, натыкаюсь на бархатную коробочку. Верчу ее в руках и думаю: «Никому никогда не позволю играть моими чувствами! Хрень какая-то с этой Васильевой. Почему «нет»? Я что, урод какой-нибудь? А знаешь что, пошла ты нахрен, Катерина! Любая ахренительная красавица стечет мне под ноги по первому же моему желанию. А ты сиди в своей двушке и радуйся, что сказала «нет». Тоже мне, королева нашлась!»
Эти мысли немного взбадривают меня и я вздыхаю с облегчением. Потом усмехаюсь сам себе и со всей дури швыряю бархатную коробочку куда-то в клумбу. Вот так! Выбросить! Правильно. И выбросить этого рыжеволосого цыпленка из головы!
Сажусь в машину, включаю музыку и укатываю домой.
Глава 10
Катя
— Ну что, уехал? — спрашиваю Варю, которая подглядывает в окно за моим неудачливым ухажером.
— Нет. Стоит. Думает, — отвечает подруга. — Ой, Кать, я сейчас!
Варя стремглав бросается к входной двери. Я выглядываю в окно, и мое сердце вдруг сжимается, когда вижу отъезжающую со стоянки черную иномарку. Почему-то так грустно становится, как будто я только что потеряла что-то ценное и важное… Что со мной? Я ведь хотела отделаться от этого мужика, и вот, получилось. Ушел, хлопнув дверью. Но ни радости, ни облегчения я не ощущаю. Только грусть и… чувство потери.
Через пару минут возвращается подруга.
— Вот. Держи. Тебе приносил, сто пудов, — говорит запыхавшаяся Варя, протягивая мне черную бархатную коробочку, перевязанную розовой ленточкой. — Выбросил сгоряча. Я нашла. Давай посмотрим, что там.
Открываем и зависаем на минуту, разглядывая золотую цепочку с кулоном «сердечко», который поблескивает вкраплением маленького камушка.
— Это что, брыллиант? — не выдерживает подруга, делая большие глаза.
Я лишь пожимаю плечами. Откуда мне знать, вообще, как выглядит настоящий бриллиант? Я бы от простой стекляшки его не отличила.
— Думаю, что брыллиант, мать его! — не дождавшись моего ответа, делает заключение Варя. — Ну и дура же ты, Катюха!
А по моей щеке уже предательски катится слезинка. Согласна — я дура еще та…
Варя, заметив мой расстроенный вид, обхватывает меня за плечи и прижимает к себе.
— Катюш, котенок, ну что ты?
И тут я уже сдержаться не могу. Обняв подругу реву уже в голос.
***
Через час сидим с Варей на кухне, заливаем горе Пшеничной.
— Надо было мне уйти, — укоряет себя моя собутыльница. — А я, дура, послушалась тебя. У тебя же был такой вид, будто за тобой НКВД пришло, арестовывать, а не Кирилл Иванович с предложениями повеселиться. Даже с парашютом звал попрыгать. Хи-хи… Я бы попрыгала. А что, прикольно же. Эх! Надо было мне уйти. Вы бы договорились…
— Ага, — скептически поддакиваю я, выуживая хрустящие соленые огурцы из банки. Закуска скромная, но под водочку само то. — Договорились бы. Ага. До чего договорились? Ты видела его? Глаза горят, штаны топорщатся. Он бы меня прям в прихожей разложил, — закатываю я глаза.
— Ну и правильно бы сделал, — отвечает подруга хрустя соленым огурцом. — А сейчас что? Ушел ведь и не вернется же. Гордый.
И прежде чем позволить моим слезам выплеснуться новой волной, Варя, проглотив огурец, затягивает песню страдалицы-тетушки Чарли из Бразилии:
— Любовь и бедность навсегда,
Меня поймали в сети.
По мне и бедность — не беда,
Не будь любви на свете-е-е…
Я тут же подхватываю, и теперь мы в два голоса горланим: