***
Сидим с Мишей, ужинаем в кафетерии, что на первом этаже офицерского общежития. Он сосредоточенно уплетает котлету с салатом и поглядывает на меня. Я тоже решаю хорошо подкрепиться и расправляюсь со своим ужином.
Теперь, когда опасность для жизни Пашки миновала, я чувствую себя лучше и мозг даже начал работать, как прежде. И этот орган полон вопросов, так что они вот-вот попрут из меня. А чего я стесняюсь? Может, надо прямо все спросить и не будет больше глупых предположений? Но жизненный опыт черным червем точит надежду, потому что знаю, люди часто лгут, преследуя свои низменные цели, и если сейчас я услышу ложь, то как потом мне относиться к этому человеку? Оценивающе смотрю на Медведя и думаю-гадаю: «Солжет или нет?»
— Свет, ты хочешь спросить: почему я делаю это? Ведь так?
— Да, и, пожалуйста, мне нужна только правда.
Я беру чашку с чаем, делаю глоток и смотрю на Мишу в ожидании. Он тоже неторопливо пьет свой горячий напиток, потом вздыхает тяжело, упирается руками в стол и откидывается на спинку стула.
Можно ответить одной фразой — всего три слова, но… — он делает задумчивую паузу, а потом продолжает, как бы приняв решение. — Но это, опять же, вызовет новые вопросы. Если никто из нас их не задаст, то снова начнутся догадки и предположения. Поэтому начнем все со дня нашей встречи. Когда я увидел тебя в ресторане того «Нёмана», почему-то не смог отвести глаз. Честно признаюсь — раньше мне не нравились блондинки с голубыми глазами. И вот, я смотрел на тебя и не понимал, что со мной происходит. Дальше — ты поразила меня своей смелостью, потом удивила своей решительностью. Следующим этапом, как ты помнишь, была борьба на полу, — уже с улыбкой говорит он. — И я был сражен во всех смыслах этого слова. В тот момент я должен был сказать, что ты мне нравишься. Но не сказал, за что потом ругал себя каждый день. Да, ругал себя, когда пытался найти тебя и не смог. А найти очень хотел. Потом попытался тебя забыть, но опять же, не смог. А потом, когда выяснилось, что ты рядом, буквально в соседнем здании, очень обрадовался. Но ты избегала встречи со мной, а вызвать тебя в кабинет, как твой начальник, я не захотел. Боялся, что мои попытки пооткровенничать будут выглядеть, как подкат шефа для интима. То, что ты видела в массажной… Сразу скажу — я с Агнешкой не спал, как она ни старалась соблазнить меня.
Он замолчал, вздохнул и уставился на меня, рассматривая мою реакцию. А я затаила дыхание и молчу, сдерживая порывы нервно всхлипнуть. Сказать ничего не могу — грудь сдавило и сердце уже который раз пропускает удары.
— Ну вот… Так что там дальше? А-а. Ты привезла Пашку. Я подумал, что ты замужем, и э-э… немного поволновался. С малым мне было приятно и интересно общаться. Он славный парень, — снова тепло улыбается Миша. — Хотелось устроить для него увлекательные и развлекательные эти несколько дней в Дубравушке. Видимо, сказывается моя детская душевная травма. Нас с мамой отец бросил, когда мне было пять лет. Может быть поэтому я хотел подарить Пашке немного теплого отцовского внимания. Но видел, что ты сердишься. До сих пор не могу понять, почему. Прости, если обидел тебя, — снова тяжелый вздох. — Ну а насчет того, что приехал сюда с тобой и, по возможности, помогаю — люблю тебя и люблю Пашку. И по-другому поступить никак не мог. И это тебя ни к чему не обязывает. Видел, как ты цветы мои на помойку вбросила… так что, не надо себя заставлять…
— Это были от тебя цветы? — вдруг обретая дар речи, спрашиваю я.
— Я же записку написал… — опускает он глаза, — прости, сам должен был подарить…
— Там было «М.К.». Я подумала, что это от Марата Кулагина.
— Серьезно? — удивляется он. — А если бы знала, что от меня?
— Все равно бы выбросила, — отвечаю так же с улыбкой и быстро добавляю, — потому что у меня аллергия на лилии. Сразу глаза слезятся и нос течет. Так что, дарить мне надо неаллергенные цветы.
— Например? — он заинтересованно поднимает бровь.
— Герберы, георгины, розы можно… А вообще, Миша, не надо цветов. Ты и так сделал очень много. Спасибо за Пашу. Спасибо, но…
— Но что? Думаешь, что я такая же сволочь, как и все мужики?
Я вдруг понимаю, что говорил он правду и мне стоит ответить тем же.
— Думала, что хочешь переспать со мной, побаловаться, а потом выбросить. А я не хочу работу терять из-за…
— Вчера переспали и что, выбросил?
— Вчера не переспали, — спорю я сердито. — Сегодня переспим.
— Ага, а завтра ты скажешь: «Получил, что хотел, теперь отвали!»
— А что, ты будешь так плох, что я и повторить не захочу? — прищуриваюсь я с веселой подозрительностью.
— Я — плох!? Шутишь! Я столько лет тренировался, чтоб быть чемпионом в этом виде спорта. Думаешь, зря? — он тоже щурится весело и многообещающе.
И мы, расплатившись за ужин, спешим в нашу комнату, чтобы проверить, насколько хорошо Медведь таки натренировался.
Я думала, что он набросится на меня, когда дверь за нами закрылась, ведь судя по его жадному взгляду, еле сдерживался, пока мы ехали в лифте. Но Мишутка, видимо, решил удивлять и удивлять с каждой минутой, и это, надо сказать, у него получается. Он обнимает меня, чуть прижав к стенке так, чтобы я почувствовала все его возбужденное тело своим, и целует. Не спеша, нежно лаская мои губы своими, очень чувственно так, наслаждаясь каждым мгновением и каждым прикосновением.
Я плыву, лечу в бездну или в облака, уже непонятно, поймав волну наслаждения. И, в отличии от этого натренированного спортсмена, я сдерживать себя не могу. Мои руки уже исследуют его рельефное тело, останавливаясь на самых желанных мною местах. Но мне этого недостаточно, мне нужно еще и то, что недоступно, поэтому я решительно пытаюсь расстегнуть его джинсы.
— Ты уверена? — хрипло шепчет мне возбужденный Медведь, чуть отстраняясь, но не останавливая меня.
И я не останавливаюсь, продолжаю целовать его и, справившись, наконец, с молнией, запускаю руку туда, где все готово к бою, напряжено и подергивается.
— Я уже изучала это медвежье тело, когда оно было в отключке, но до этого не дошла, — сообщаю я моему удивленному натренированному спортсмену, — о чем потом много раз пожалела. Теперь уж точно не остановлюсь. Не представляешь, чего мне стоило сдерживаться, но больше не могу…
— Света… Светик, Светлячок… — шепчет мне он и, снимая с меня футболку, теснит в сторону кровати. — Если бы я знал — вызвал бы тебя в свой кабинет… и отдался!
Мы на минуту застываем и смотрим с улыбкой в глаза друг другу, потом заходимся смехом, продолжая избавляться от одежды. Когда наши тела уже полностью доступны для детального рассматривания, я с наслаждением любуюсь телом этого идеального Медведя, а он аккуратно укладывает меня на спину, нависает надо мной и серьезно говорит:
— Можешь стонать, кричать, пищать, ругаться матом, но слова «нет», «не надо», «не делай этого» — не принимаются и будут игнорированы. Поняла, моя волшебная Эльфийка?
— Поняла, — шепчу я.
И вот бы мне сейчас надо бы испугаться: от чего это я буду кричать? Но думаю: почему это он назвал меня Эльфийкой? А в следующую минуту, когда губы и руки нежного Мишутки пошли гулять по моему телу, этот вопрос зависает в воздухе и медленно растворяется.
Сладостное томление от прикосновений к шее, потом к груди, к спине и бедрам окутывает меня, и тихий стон удовольствия срывается с моих губ. А Мишка довольно улыбается, оторвавшись от моего тела на секунду, а потом продолжает с еще большим усердием. И вот он уже целует мой живот и подсовывает свои руки под мои бедра… Ой, что он делает? Целует ТАМ!? Ласкает ТАМ и пальцами и языком… Что было насчет слов «нет», «не надо»? А-а, нельзя говорить. Ой, мамочки! Тогда буду кричать: «Да, еще! Еще хочу!»
И я кричу, почти доходя до пика наслаждения. Но мне мало и я требую его всего! Настойчиво требую, чтобы вошел уже в меня и продолжил эту сладкую пытку. И Медведь повинуется — не спеша проникает, осторожно начинает двигаться, наблюдая мою реакцию. Думал, что сделает мне больно? Ну что ты, Мишка, давай еще, давай глубже. Я уже достаточно влажная, чтобы принять тебя со всем твоим внушительным размером. Ему там немного тесно, но это даже хорошо — чувствует все рельефы, и я чувствую. Обалденно чувствую! А когда начинает наращивать темп, полностью расслабляюсь и улетаю. Снова поцелуи на шее и на щеках, потом он захватывает мои губы своими и… он весь во мне и так сладостно, так обворожительно приятно, что кажется, вот-вот взорвется это мгновение и разлетится на миллион искр ярких, горячих, страстных и нежных. Выгибаюсь от теплых волн удовольствия и мои руки уже неистово тискают его плечи и спину, и притягивают его бедра к моим. Волны накатывают все чаще и чувствительней, и вот я уже на пике, а потом полная невесомость и головокружение…