Сквозь сладкую пелену, обволакивающую мое сознание слышу свой голос:
— Мишка… Мишутка!
Он делает еще пару толчков и выпрыгивает из меня, снова целует, рычит и хрипло стонет, потом шепчет всякие нежности, а его горячее семя брызгает на мой живот. А когда наше возбужденное дыхание, наконец, выравнивается, этот натренированный спринтер начинает новый забег, причем не менее активно. А что я? Лежу и наслаждаюсь…
***
Просыпаюсь утром развалившись на широкой груди Мишутки, который держит меня в охапке. Вот так ночка! Полный улёт! Кончили раза три, потом вырубились. Теперь в том самом месте, где происходило главное действие, немного саднит и еще сочится, как бы желая продолжения.
«Какое продолжение? — одергиваю я себя. — Он и так вставлял, как хотел и старался продлить процесс по максимуму, марафонец, блин. Еле ноги свела около двух ночи».
Но хорош был, надо признать. И было хорошо, ой, как хорошо! Невольно прижимаюсь к нему и целую в щеку, а потом подхватываюсь и бегу в душ.
Когда, освежив тело и взбодрившись, выхожу в комнату, вижу, Миша уже одет и в сумку вещи складывает.
— Звонили? — беспокойно спрашиваю я, торопливо надевая джинсы и футболку.
— Звонили. Через 20 минут машина будет на трассе у поворота на Терешки. Я посмотрел на карте — это в пяти километрах отсюда. Собираемся и едем сейчас. Там подождем.
Закончив сборы, быстро прыгаем в машину. Прежде чем тронуться, Миша берет мою руку, целует и говорит:
— Прости за такое неромантическое утро. Обещаю исправиться. Но сейчас нужно торопиться.
Я просто наклоняюсь к нему и целую в губы.
— Поехали, — с улыбкой командую я и пристегиваю ремень.
Нужный поворот находим быстро и останавливаемся на обочине. Через несколько минут подъезжает военный фургон, в котором вчера нас возили в госпиталь. Миша выходит и принимает на руки Пашу, один из солдат передает ему большой желтый конверт. Когда военные уезжают, я выскакиваю из машины и бросаюсь к сыну. Выглядит он бледным, но улыбается.
Устраиваемся с ним на заднем сидении и Миша выруливает на трассу.
— Сейчас едем, заберем вещи Пашки и в Дубравушку, — делится он своими планами.
— То есть как?
— То есть так, Светик. Паша поедет с нами. Я его одного не оставлю.
— Но… — пытаюсь спорит я.
— Помнишь про слова «нет», «не надо», «не делай этого»? — нагло вздернув бровь, спрашивает Медведь. — Так вот, они игнорируются. Паша поедет с нами. У нас есть доктор, питание нужное обеспечим. Пока мы с тобой не разберемся с нашей личной жизнью, поселим вас в комнате побольше и с двумя кроватями.
Я молчу. Наверное, он прав. Может быть, так даже лучше, если сын будет со мной. Но как мне работать по ночам? Как оставить ребенка одного ночью? Если проснется, испугается, будет плакать?
Как будто прочитав мои мысли, Миша начинает утешать меня:
— Светик, помнишь, я говорил, что люблю тебя. Это правда. И я хочу, чтобы мы все вместе были вместе. Насчет деталей поговорим позже. А сейчас едем к твоей маме, вещи Пашкины заберем.
— Миша, а как ты представляешь себе наше «вместе»? — задаю я насущный вопрос, потому что мне нужна конкретика и твердая земля под ногами. У меня ребенок на руках, не могу я его везти туда, где не смогу о нем позаботиться.
— Ну, сначала я тебя уволю, — улыбается этот, ёлы-палы, суровый босс, да еще и подмигивает мне задорно, глядя на нас в зеркало заднего вида.
— Что значит «уволю»? Ты не имеешь права, — возмущаюсь я. — На каких основаниях?
— А потом приму на работу, только уже в качестве администратора спортивного корпуса. Что скажешь?
— Зачем это?
— А затем, чтобы твой рабочий день был с восьми утра до шестнадцати вечера, и никаких ночных смен, — бодро отвечает он. — Ты же Пашку одного ночью не оставишь.
Я нервно сглатываю. Он понял, в чем проблема и вот, предлагает решение. Отлично.
— И после работы буду приглашать тебя на свидания, — мечтательно обещает мне хитрый Медведь.
— Миш, у меня ребенок и на свидания я буду ходить вместе с ним, — возвращаю я его с небес в реальность.
— То есть, в кино если пойдем, то только на мультики? — хохоча уточняет он.
И вот чего он веселится? Это кажется, что все весело и мультики будут в самый раз. А захочет интима, что будет делать? Вызовет меня в свой кабинет и там на столе… Ну, в общем-то… Ну в принципе… От мысли о том, что может со мной сделать Медведь на столе в своем кабинете, что-то запульсировало внизу живота. С чего бы это? Раньше такая мысль вызывала только раздражение. А теперь? Желание? Вот, ё моё!
— А когда мы пойдем на мультики? — вставляет свой пятак Пашка.
— Как только ты поправишься, боец, — тут же отвечает Миша и улыбается весело. — А потом пойдем с тобой на батутах прыгать. Хочешь?
— Хочу! — радостно подскакивает на моих коленях сын. — Хочу! А маму с собой возьмем?
— Конечно, возьмем. Куда нам без мамы? Мы без мамы — никуда!
И мне бы обрадоваться, но мысли крутятся все время вокруг бытовухи. А она плотницким молотком отстукивает по темечку: с кем ребенка оставить, пока я буду на работе от восьми до шестнадцати? В гостинице нет ни садика, ни даже детской комнаты.
Хмурюсь, даже не замечая этого. А вот Медведь заметил и спрашивает:
— Свет, ну что опять не так? Что я плохого сказал?
— Ты ничего плохого не сказал, Миш, просто у тебя совсем другая жизнь и ты ее совсем по-другому чувствуешь.
— Я тебе всю ночь объяснял, как я люблю тебя, и ты это почувствовала…
— Давай не при ребенке, — быстро останавливаю я его, потому что нельзя детям слышать, что там взрослые ночью друг другу «объясняют».
***
Через полчаса топчемся с мамой на кухне, готовим обед. Она ставит тарелки на стол и приговаривает:
— Вот, хорошо, что такой мужчина оказался рядом. Помог-то как! А я, дура старая, не сказала тебе, что приезжал он и карточку свою оставил с телефоном мобильным. А я почитала, что директор Дубравушки. Ой, думаю, ты же туда и уехала. Так, наверняка, его видишь там каждый день, того директора. А этот приехал, самозванец, видать, от Суркова, да и выспрашивает. Ну я и не отдала тебе карточку. Секрет берегла твой. А оно вон как вышло!
— Так значит, не передали мою визитку Светлане? — голос Медведя. — А я ждал, что она позвонит. Очень ждал.
Слышал мамины причитания, когда вернулся в дом, после того, как с Пашкой руки мыл на улице. Стоит в дверях с малышом на руках, укоризненно качает головой и смотрит на маму.
— Вы простите меня, я ведь думала, что Света своего директора видит каждый день. Так зачем тогда…
— Да, понял я, — совсем не сердито отвечает Миша, усаживая Пашку за стол. — Вы правы — подозрительно это выглядело.
Мама кивает, мол «ну, я же и говорю», а потом спохватывается и идет к плите накладывать кашу в детскую мисочку.
— Вот, я овсяночку для Павлика сварила, как вы просили, Михал Михалыч. Как же отблагодарить-то вас?! Ой, батюшки! — хлопает она в ладоши и, прижимая их к груди, продолжает. — Напугалась-то я как! Господи! Дитё малое не досмотрела, прости дочка!
Смотрю, мама сейчас расплачется.
— Мамуль, не надо, все обошлось.
— Вы лучше скажите, где он мог отраву эту найти? В доме есть химикаты? — строго спрашивает Миша.
— Нет у меня химикатов, только стиральный порошок и все, — отвечает мама, а потом, призадумавшись, как-то неуверенно говорит. — Сосед, дед старый, помню хвастал, что крыс всех перетравил во доме. Неужто и нам во двор яд сыпет? Ах, ты ж, хер старый!