У Зигмунда не было низкого собачьего лба, идущего слегка покато от морды; у него был высокий грубый череп, отчего глаза казались посаженными даже глубже, чем это было на самом деле. Рэндер слегка вздрогнул от вида и размера этой головы. Все мутанты, которых он видел, были щенятами, а Зигмунд был вполне взрослым, и его серо-черная шерсть имела тенденцию вставать дыбом, и из-за этого он казался больше, чем нормальная собака этой породы.
Он посмотрел на Рэндера совсем не по-собачьи и проворчал нечто очень похожее на «привет, доктор».
Рэндер кивнул и встал.
— Привет, Зигмунд, входи.
Собака повернула голову, понюхала воздух в комнате, как бы решая, вверить или нет опекаемую этому пространству. Затем пес утвердительно наклонил голову и прошел в открытую дверь. Все его раздумье длилось не больше секунды.
Следом за ним вошла Элина, легко держа двойной поводок. Собака бесшумно шла по толстому ковру, опустив голову, словно подкрадываясь к чему-то. Ее глаза не отрывались от Рэндера.
— Значит, это и есть Зигмунд? Ну, а как вы, Элина?
— Прекрасно… да, я страшно хотела прийти и встретиться с вами.
Рэндер подвел ее к креслу и усадил. Она отстегнула двойной карабин от собачьего ошейника и положила поводок на пол. Зигмунд сел рядом, продолжая внимательно глядеть на Рэндера.
— Как дела в Стейт Психик?
— Как всегда. Могу я попросить сигарету, доктор? Я забыла свои.
Он вложил сигарету ей в пальцы, поднес огонь. На Элине был темно-синий костюм, стекла очков тоже отливали синим. Серебряное пятнышко на лбу отражало свет лампы. Она продолжала «смотреть» в одну точку, когда он убрал руку; ее волосы до плеч казались немного светлее, чем в тот вечер; сегодня они были цвета новенькой медной монеты.
Рэндер присел на угол стола.
— Вы говорили мне, что быть слепой — еще не значит ничего не видеть. Тогда я не просил вас объяснить это. Но сейчас я хотел бы спросить.
— У меня был сеанс нейроморфологии с доктором Вискоумбом до того, как с ним произошел несчастный случай. Он хотел приучить мой мозг к зрительным впечатлениям. К несчастью, второго сеанса уже не было.
— Понятно. Что вы делали в тот сеанс?
Она закинула ногу за ногу, и Рэндер заметил, что ноги ее красивой формы.
— Главным образом, цвета. Опыт был совершенно потрясающим.
— Вы хорошо его помните? Когда это было?
— Около шести месяцев назад… и я никогда не забуду этого. С тех пор я даже думаю цветными узорами.
— Часто?
— Несколько раз в неделю.
— Какого рода ассоциации их вызывают?
— Затрудняюсь выделить что-либо конкретное. Просто они входят в мой мозг вместе с другими стимуляторами — в случайном порядке.
— Например?
— Ну, вот сейчас, когда вы задали мне вопрос, я увидела его желтовато-оранжевым. Ваше приветствие было серебряным. А сейчас, когда вы просто сидите, слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоко синим, даже фиолетовым.
Зигмунд перевел взгляд на стол и уставился на боковую панель.
«Слышит ли он, как крутится магнитофонная лента?» — подумал Рэндер. — И если да, то знает ли, что это такое и для чего служит? Если да, то собака, без сомнения, скажет Элине — хотя та и сама знает об этой общепринятой практике, но ей может не понравиться то, что он, Рэндер, рассматривает ее случай как лечение, а не как механический адаптационный процесс. Он поговорил бы с собакой частным образом насчет этого, если бы считал, что это что-то даст. Рэндер внутренне улыбнулся и пожал плечами.
— Тогда я сконструирую элементарный фантастический мир, — сказал он наконец, — и введу вам сегодня кое-какие базисные формы.
Она улыбнулась. Рэндер посмотрел вниз, на миф, скорчившийся рядом с ней и вывесивший язык через частокол зубов. Неужели он тоже улыбается? — удивился Рэндер.
— Спасибо, — сказала она.
Зигмунд постучал хвостом.
— Вот и хорошо, — Рэндер положил сигарету. — Сейчас я достану «яйцо» и проверю его. А в это время, — он нажал незаметную кнопку, — немного музыки может подействовать расслабляюще.
Она хотела ответить, но увертюра Вагнера смахнула слова. Рэндер вновь нажал кнопку. В тишине прозвучал его извиняющийся голос:
— Ох-ох. Я думал, следующий — Распай. — И он коснулся кнопки еще раз.
— Вы могли бы оставить Вагнера, — заметила она. — Я люблю его.