Его ноздри уловили ядовитые запахи взбунтовавшихся подземных недр. Хлопья пепла, похожие на нетопырей, кружили в холодном небе. Звезды, нарушая извечные законы, изменили свое положение. Вершины семи гор, стоящих вдали, пылали яркими факелами. Джек вспомнил, как заставил двигаться одну из них. С неба сыпался ливень метеоритов, напоминая Джеку про день последнего воскрешения в Сточных Канавах Глайва. Вырвавшиеся на свободу пар и дым превращались вверху в темно-серые облака, затмевая звезды. Шадоу-Гирд сотрясался до основания. Джек не боялся всего, что происходит с крепостью; не боялся, что башня, на верхней площадке которой он стоял, развалится — он любил этот замок и положил на него сильнейшее из заклятий Ключа Величия Кольвейн. Он был уверен — пока у него Сила — Шадоу-Гирд не будет разрушен.
Рассматривая горы, он достал новую сигарету. Туда же, на горы, смотрела стоящая рядом душа.
Там, вдалеке, началась гроза. Тучи оттуда неспешно двигались в сторону крепости, перепрыгивая с горы на гору. Молнии сопровождали это движение, и небо от них словно пылало. Грозовой фронт неумолимо накатывал на Шадоу-Гирд.
Буря уже была рядом, над головой. Джек с улыбкой вытащил меч из ножен.
— Что ж, душенька, — нарушил он молчание, — посмотрим, велика ли моя Сила.
Мечом он начертил на камне замысловатый узор и произнес заклинание.
Молнии и гром стали обтекать Шадоу-Гирд, как река обтекает остров, оставляя крепость неуязвимой.
— Да, ты многое можешь.
— Благодарю.
Они находились под каким-то чудодейственным прозрачным куполом. Вокруг бунтовала земля, бесновалась буря, огненным дождем проливалось небо. А там, где находились Джек и его душа, царил мир и покой.
— Что скажешь ты теперь? — спросила душа.
— Многое. Теперь можно о многом поговорить, верно?
Душа молчала.
На лестнице раздались шаги, которые Джек не мог не услышать, не мог не узнать.
— Это Эвин, — сказал Джек — В грозу она всегда приходит ко мне. Гроза ее пугает.
Появилась Эвин и, увидев Джека, молча бросилась к нему. Накрыв ее полой плаща, Джек обнял ее. Она прижалась к нему, не в силах унять дрожь, пробиравшую ее.
— Неужели ты не жалеешь ее, не жалеешь, что так с ней поступил?
— Отчасти, — ответил Джек
— И ты не хочешь все изменить?
— Нет.
— Понимаю, возвратив память, ты сделаешь ее своим врагом.
Джек промолчал.
— Не волнуйся, она нас не слышит. А если она и увидит, как ты шевелишь губами, то решит, что ты шепчешь заклинания… Значит, ты боишься ненависти?
— Нет.
Теперь замолчали оба.
— Ты боишься, — вновь нарушила молчание душа, — что вернувшиеся воспоминания сведут ее с ума?
— Да.
— Ты полон чувств и эмоций намного больше, чем я могла предположить.
Сверкание молний и дождь метеоритов беспокоил Эвин, и она, заглянув Джеку в глаза, сказала:
— То, что происходит вокруг, пугает меня. Может быть, будет лучше, если мы спустимся вниз?
— Нет. Ты иди, если хочешь. А я побуду здесь.
— Тогда останусь и я.
Постепенно гроза отступала, уходила, пока не затихла совсем. Правда, горы еще извергали огонь, но уже не так энергично, как еще недавно, а сквозь трещины в земле лишь изредка прорывались языки пламени. Подняв голову вверх, Джек увидел, как в воздухе кружатся белые хлопья. Но это был не пепел, а снег.
Джек вдруг ясно осознал, что уже ничего не будет. Он почувствовал себя шаром, из которого выпустили воздух. Больше ничего не нужно было делать. Можно было только наблюдать.
— Эвин…
— Да, господин.
— Я должен тебе сказать…
— Говори, любимый.
— Я… — Джек хотел продолжить, но только вздохнул. — Нет, ничего.
А душа стояла рядом, у него за спиной, замерев в ожидании. В Джеке возникло неведомое доселе чувство, оно переполняло его, рвалось наружу — и он не выдержал. Он еще крепче прижал ее к себе, обняв теплые, податливые плечи, и сказал:
— Я бесконечно сожалею. Прости меня.
— За что, любимый?
— О, если бы это можно было объяснить… Давай подождем. Кто знает, может и придет час, когда ты вспомнишь сказанное мной.
Она на мгновение задумалась, потом, стараясь избавиться от того, что не могла осмыслить, прошептала, тепло дыша Джеку в самое ухо:
— Я не желаю, чтобы оно приходило, Джек. Я так счастлива с тобой…
Внутри Джека что-то сжалось, в горле перехватило дыхание, он замер, всем телом ощущая гулкие удары сердца…
…ОН приближался с востока. ОН шел, не ведая страха, сквозь огонь, холод, грозу, не замечая содроганий земли и бунта неба. ОН, словно призрак, скользил по склонам холмов, струился ручьем среди скал, змеей полз среди камней — уворачиваясь от падающих и ища защиту у неподвижных. Однажды ЕГО ударила молния, но не опалила. Кем ОН был? Куском иссеченной шрамами протоплазмы, которая по всем существующим законам не должна была жить, не должна была двигаться? Наверное. ОН не жил в том смысле слова, которое вкладывали в это понятие не только жители дневной стороны, но и населяющие царство Тьмы. ОН не имел имени. Комок врожденных рефлексов и инстинктов трудно было назвать разумом. ОН не был наделен рассудком или чувствами. Кроме одного. Одно — единственное, всепоглощающее чувство было настолько велико, что позволяло не обращать внимание на раны, ожоги, переломы, боль. Путь, по которому ОН двигался, был чист — все живое разбегалось по сторонам, боясь попасть под каток ненависти, катящийся по этой дороге.