но от того, что удостоился это знать и, по благодати Божией, потерпеть, приходит в любовь к Богу. Смиренномудрие — есть порождение ведения, а ведение — есть порождение искушений. Познавшему себя дается ведение всего. И повинующийся Богу покоряет себе всякое мудрование плоти; а после сего повинуется ему все, когда смирение воцарится в членах его. Познавший себя, как говорят святые Василий и Григорий, находится посреди величия и смирения; как имеющий разумную душу и смертное, земное тело, он никогда не возносится и не отчаивается; но стыдясь разумности души, отвращается от всего постыдного и, познавая немощь свою, удаляется от всякого возношения. Познавший немощь свою из многих искушений и телесных и душевных страстей познает бесконечное могущество Бога, как Он избавляет смиренных, вопиющих к Нему притрудною молитвою от сердца. И таковому молитва бывает уже сладостна. Видя, что без Бога ничего не может сделать, и страшась падения, он подвизается быть неотступно при Боге; удивляется же, помышляя, как Бог его избавил от стольких искушений и страстей, и благодарит Могущего избавить его, а с благодарением получает смирение и любовь, и отнюдь никого не смеет судить, зная, что как Бог помог ему, так может и всем помочь, когда восхощет, как говорит святой Максим. Может быть, иной и успевает бороться со многими страстями и побеждает их, а себя считает немощным. (И думает, что) Бог вскоре помог ему для того, чтобы не погибла душа его совершенно. И познавая иное большее, и рассуждая о своей немощи, пребывает без падений. Но невозможно кому-либо достигнуть этого, если не перенесет он многих искушений, душевных и телесных. И силою Божиею укрепляемый в терпении, — научается он опыту. Таковой вовсе не дерзает исполнять свою волю или составлять свое разумение, без вопрошения опытных. Ибо какая в этом надобность тому, кто не желает сделать или помыслить что-либо иначе, как только для жизни телесной или для спасения душевного? Если же кто не знает, какое желание или какое разумение должно оставить, то да испытывает всякое дело и всякое разумение удалением и воздержанием от него, и что приносит беспокойство, и при исполнении своем наслаждение, а при возбранении огорчение, то худо. И его надобно презреть, прежде нежели оно в нас замедлит, ибо иначе придется потрудиться, чтобы победить его, когда уже почувствуется от него вред. Это говорю о всяком деле и о всяком разумении, без которых мы можем быть живы телом и благоугодить Богу. Ибо привычка, закосневая в нас, получает силу природы; а если не даем ей свободы, то ослабевает и мало-помалу истребляется. И хорошую привычку и худую питает время, как дрова питают огонь. Потому нам и должно всею силою поучаться в добром и делать доброе, чтобы получить в нем навык; и тогда само собою, по привычке, без труда будем делать представившееся добро, как и отцы чрез малое победили великое. Ибо не желающий иметь необходимого для тела, но отвергающий это для того, чтобы идти тесным и прискорбным путем, — когда предастся любостяжанию? Впрочем, не то только, чтобы иметь многое — есть любостяжание, но и иметь что-либо по пристрастию, или без нужды, или сверх потребности. Многие из древних святых, хотя имели много богатства, как Авраам, Иов, Давид и многие другие, но не было в них пристрастия; они имели вещи, как Божии, и чрез них оказались наиболее угодившими Богу. Господь же пресовершенный и единая Самопремудрость и корень сего пристрастия отсек. Ибо последующим Ему подражанием высочайшей добродетели не только не повелел иметь денег и имений, но и души своей, то есть воли и разумения. Зная это, отцы убегали мира, как препятствующего совершенству, — и не только мира, но и хотений своих; ибо никто из отцов не исполнял никогда своей воли. Но некоторые из них пребывали в повиновении телесном, имея вместо Христа отца духовного для всякого разумения. Некоторые в пустыне и совершенном удалении от людей Самого Бога имели учителем, за Которого, по произволению, желали потерпеть и смерть. Некоторые же держались царского пути, то есть пребывания в безмолвии с одним или двумя, имели друг друга благими советниками, для благоугождения Богу. Некоторые же после повиновения, повелением отца, будучи поставлены начальствовать над другими братиями, жили как бы в повиновении, сохраняя предания тех же отцов, и всякое начинание (прохождение подвига) было хорошо. А теперь, так как мы, и в повиновении находящиеся и начальствующие, не желаем оставить своих хотений; потому никто и не приходит в преуспеяние. Однако осталось и есть еще удаление от людей и от дел житейских, для того, чтобы идти царским путем, и, пребывая в безмолвии, с одним или с двумя, и поучаться заповедям Христовым и всякому Святому Писанию день и ночь, чтобы хотя (таким образом) человек, обличаемый совестию и Святым Писанием, чрез внимательное чтение и молитву, мог достигнуть первой заповеди, то есть страха Божия, происходящего от веры и поучения в Божественных Писаниях. А чрез сие пришел в плач, чрез который и в остальные заповеди, названные апостолом: веру, надежду и любовь. Ибо верующий Господу боится мучения, а боящийся мучения соблюдает заповеди; соблюдающий заповеди терпит скорби, а терпящий скорби приобретает надежду на Бога; надежда эта удаляет ум от всякого пристрастия, а удалившийся от него приобретет любовь к Богу. Если кто-либо захочет делать это, тот спасется, где бы то ни было. Безмолвие же, как начало очищения души, без труда укрепляет произволящего ко всем заповедям. Беги, сказано было одному отцу,[13] молчи и безмолвствуй, ибо это корни безгрешия. И еще: бегай людей, и спасешься; потому что беседы не дозволяют уму ни своих согрешений видеть, ни коварств демонов, чтобы человек мог сохранить себя самого, — ниже благодеяний Божиих и действий Его промысла, чтобы чрез это приобрел он познание Бога и смирение.
вернуться
Арсению Великому. См.: Достопамятные сказания о подвижничестве святых отцов. М., 1845. С. 13.