3. Поэтому и я ожидаю, что буду пойман в сети кем–нибудь из тех, о которых я упомянул, и повешен на дереве, по крайней мере, Кресцентом, любителем шума и суетного блеска. Ибо этот человек не стоить того, чтобы называть его философом (любителем мудрости), так как он всенародно обвиняет нас в том, чего не знает, — будто христиане безбожники и нечестивцы; и это делает он в угоду и удовольствию обольщенной толпы. Если он нападает на нас, не изучавши учения Христова; то он человек крайне злой и гораздо хуже простолюдинов, которые часто остерегаются говорить о том, чего не знают, и приносить ложное свидетельство; а если он изучал его и не понял его величия, или понял, но делает так, чтобы не заподозрили его, что он христианин, то оказывается еще более низким и злым, потому что он раб народного и неосмысленного мнения и страха И я хочу, чтоб вы знали, что я, предложив ему несколько вопросов, удостоверился и доказал. что он вовсе ничего не знает. И если эти состязания с ним не дошли до вас, то, в доказательство истинности моих слов, я готов и при вас повторить состязание с ним: и это было бы царское дело. А если известны вам и мои вопросы и его ответы, то для вас ясно, что он ничего нашего не знает, или если и знает, то, боясь слушателей, не смеет говорить, подобно Сократу, и через то обличается, что он, как я сказал, не философ, а славолюбец, который не уважает того достойного всей любви правила Сократова: «никого не должно предпочитать истине». И невозможно, чтобы циник, избравши последнею целью безразличие (между добром и злом) признавал какое–нибудь добро, кроме безразличия.
4. Но чтобы кто–нибудь не сказал нам: «так убивайте же все сами себя и отходите к Богу, и нас избавьте от хлопот»: то скажу, по какой причине мы этого не делаем, и почему при допросах безбоязненно признаемся. Мы научены, что не напрасно Бог сотворил мир, но для человеческого рода, и, как я прежде сказал, Он услаждается теми, которые подражают в свойственных Ему добродетелях, и ненавидит тех, которые словом или делом предпочитают зло. Итак, если все мы станем сами себя убивать, то будем виновны в том, что, сколько от нас зависит, никто не родится, не научится Божественному учению, и перестанет существовать человеческий род, и если будем делать так, то сами поступим противно воле Божией. Когда же нас допрашивают, — мы не отрицаемся, потому что не сознаем за собою ничего худого, но почитаем нечестьем не быть, во всем верными истине, которая, мы знаем, угодна Богу; притом мы хотим ныне и вас избавить от несправедливого предубеждения об нас.
5. Но если кому придет такая мысль, что если мы признаем Бога нашим покровителем, то беззаконные, как мы говорим, не владычествовали бы над нами и не мучили бы нас: разрешу и это. Бог, сотворивший весь мир, покорив земное человеку, и устроив небесные светила для произращения плодов и для произведения перемен времени, постановив им Божественный закон (что, очевидно, Он сделал для людей), вверил попечение о людях и о поднебесном поставленным на это ангелам. Но ангелы преступили это назначение: они впали в совокупление с женами, и родили сынов, так называемых демонов: а затем, наконец, поработили себе человеческий род, частью посредством волшебных писаний, частью посредством страхов и мучений, которые они наносили, а частью через научение жертвоприношениям, куреньям и возлияниям, в коих сами возымели нужду, поработившись страстям и похотям; и они посеяли между людьми убийства, войны, любодеяния, распутства и всякое зло. Поэтому и поэты и мифологи, не зная, что все ими описываемое делали с мужчинами и женщинами, городами и народами, ангелы и рожденные от них демоны, приписали это самому Богу и сынам родившимся, как от семени Его, так и от называемых Его братьев, Посидона и Плутона, а равно и от детей их. Потому они каждого называли таким именем, какое кто из ангелов давал себе и своим сынам.