— Конечно есть, отвечал я.
— Что же? Можно ли знать Бога и человека так же, как мы можем знать музыку, арифметику, астрономию и тому подобное?
— Никак, сказал я.
— Итак ты несправедливо отвечал на мой вопрос, — возразил он. — Ибо иные познания приобретаются нами посредством опытности или размышления, а иные получаются чрез видение. Если кто–нибудь сказал бы тебе, что в Индии есть животное, по своей природе непохожее на все другие, но такое–то или такое, многообразное и разноцветное — ты не имел бы о нем познания доколе не увидел его, и не мог бы ничего сказать о нем, если бы не услышал от очевидца.
— Конечно так, отозвался я.
— Как же, спросил он, — философы могут мыслить или говорить правильно о Боге, когда они не имеют познания о Нем, ни видели Его, ни слышали о Нем?
— Конечно, отец, отвечал я. Божество не может быть видимо глазами как прочие живые существа: оно может быть постигнуто только умом, как говорит Платон, и я в том верю ему.
4. — Есть ли в нашем уме, спросил он, сила такой природы и объема, чтобы могла постигать то, что не было прежде сообщено ему посредством чувств? Или ум человека увидит ли когда Бога, если не будет он наставлен Святым Духом?
— Платон говорит, отвечал я, что таково око ума и для того дано нам, чтобы мы могли посредством него, когда оно чисто, созерцать то истинно сущее, которое есть источник всего того, что постигается умом, которое не имеет ни цвета, ни формы, ни величины, ни другого чего–нибудь видимого глазом, но есть существо тожественное себе, высшее всякой сущности, неизреченное, неизъяснимое единое прекрасное и благое, внезапно проявляющееся в благородных душах по причине их сродства и желания видеть Его.
— Какое же сродство, спросил он, — имеем мы с Богом? Разве и душа божественна и бессмертна и есть часть того верховного Ума? Как он видит Бога, таким же образом и мы можем умом нашим постигать божество и чрез то уже блаженствовать?
— Совершенно так, сказал я.
— Уже ли души всех животных, спросил он, постигают Его? Или душа человека одного рода, а душа лошади или осла иного?
— Нет, отвечал я, — но души во всех одинаковы.
— Увидят ли Бога и лошади и ослы, сказал он, или видели ли они Его когда–нибудь?
— Нет, отвечал я, — и немногие из людей видят Его, но только те, которые жили праведно и сделались чисты чрез справедливость и всякую добродетель.
— Значит, человек видит Бога, возразил он, не по сродству своему с Ним и не потому, что имеет ум, но потому, что воздержен и справедлив.
— Да, сказал я, и потому еще, что он одарен способностью мыслить о Нем.
— Что ж? А козы или овцы обожают ли кого?
— Никого, сказал я.
— Увидят ли Бога, по твоему рассуждению, и эти животные? спросил он.
— Нет, потому что тело их таково, что препятствует им.
— А если бы эти животные могли говорить, сказал он, — будь уверен, что они с большею справедливостью порицали бы наше тело. Но теперь допустим это, и пусть будет так, как ты говоришь. Скажи мне вот что: душа видит Бога тогда ли, когда она находится в теле, или когда освободится от него?
— И в то время, пока существует в человеческом виде, сказал я, — она может созерцать Бога умом, но особенно тогда, когда отрешится от тела и будет существовать самостоятельно, она достигнет того, что любила всецело и всегда.
— Помнит ли она об этом, когда опять соединяется с человеческим телом?
— Не думаю, сказал я.
— Какая же польза для душ, видевших Бога, или какое преимущество имеет человек, видевший Его, пред не видевшим, если он не помнит даже того, что она видела Его?
— Не могу сказать, отвечал я.
— А что терпят те, которые признаны недостойными этого видения?
— Они заключаются, как бы в узы, в тела некоторых животных, и это их наказание.
— Знают ли они, что по этой именно причине они заключены в такие тела и что они согрешили?
— Не думаю.
— Кажется, что и для этих душ нет никакой пользы от наказания; да и нельзя сказать, что они наказываются, если не сознают наказания.
— Конечно, нет.
— Итак души не видят Бога, не переходят в другие тела, иначе они знали бы, что они наказываются таким образом, и боялись бы совершить потом и самый легкий грех. Но я согласен, продолжал он — что души способны понимать, что есть Бог, и что справедливость и благочестие — добро.
— Справедливо говоришь, сказал я.
5. — И эти философы ничего не знают о таких вещах, ибо не могут сказать даже, что такое душа.