Выбрать главу

136. Гнев на людей, не по естеству движимый, печаль не по Богу и уныние — все равно гибельны для добрых и разумных помыслов; но Господь, расточая их нашего ради исповедания, водворяет радость.

137. Помыслы против воли нашей втеснившиеся и стоящие в сердце, обыкновенно изглаждает молитва Иисусова с трезвением из глубин помышления сердечного.

138. Облегчение и радость в скорби от множества бессловесных помыслов обретём мы, когда укорим себя искренно и беспристрастно, — или возвестим всё Господу, будто человеку (присущему нам). Всячески этими двумя способами найдём успокоение от всего (смущающего).

139. Образом ума признаётся Отцами законоположник Моисей, — который Бога видит в купине, лицем прославляется и богом Фараону от Бога богов поставляется; потом казнями поражает Египет, изводит из него Израиля и даёт закон. Всё сие, будучи принимаемо иносказательно, в смысле духовном, изображает действия и преимущества ума.

140. А образом внешнего человека служит Аарон, брат законодателя. Итак, с гневом возводя на него (внешнего человека) обвинения, будем говорить и ему мы, как Моисей погрешившему Аарону: чем онеправдовал тебя Израиль (ум, зряй Бога), что ты поспешил сделать его отступником от Господа Бога Живого Вседержителя (помыслами своими отвлёк его от созерцания Бога в трезвении) (Исх. 32, 21)?

141. В числе других многих добрых примеров Господь, приступая к воскрешению Лазаря из мёртвых (тем, что запрети духу), показал и тот, что нам надобно строгим запрещением обуздывать душу, когда она женоподобно вдаётся в расслабляющую чувствительность и вообще стараться установить в себе жёсткий (к себе) нрав, который, — разумея самоукорение, — умеет избавлять душу от самоугодия, тщеславия и гордости.

142. Как без большого корабля нельзя переплыть морской пучины: так без призывания Иисуса Христа невозможно изгнать прилога помысла лукавого.

143. Прекословие обыкновенно преграждает дальнейший ход помыслам, а призывание имени Иисус–Христова изгоняет их из сердца. Как только образуется в душе прилог представлением чувственного какого–либо предмета, как то: оскорбившего нас человека, или женской красоты, или сребра и злата, или когда всё это одно за другим побывает в мысли нашей; тотчас обличается, что привели в такое мечтание сердце наше духи: — злопамятства, блуда и сребролюбия. Если ум наш опытен, обучен и навык блюсти себя от приражений и видеть ясно, как днём, обольстительные мечтания и прелести лукавых; то тотчас отпором, прекословием и молитвою Иисус–Христовою легко угашает разжженные стрелы диавола, не позволяя страстному мечтанию увлекать в след себя и наши помыслы, а помыслам сим согласоваться с призраком прилога, или дружелюбно беседовать с ним и вдаваться в многомыслие, или сосложиться с ним, — за чем с некоторою необходимостию, как ночи за днём, следуют худые дела.

144. Если же ум наш неопытен в деле бодренного трезвения, то тотчас сцепляется пристрастно с представившимся ему прилогом, какой бы он ни был, и начинает с ним собеседовать, получая неподобные вопросы и давая такие же ответы. Тогда наши помыслы смешиваются с демонскими мечтаниями, которые вследствие того ещё более распложаются и размножаются, чтобы показаться прельщаемому и уловляемому уму более любезными, красивыми и привлекательными. Тогда ум наш страждет нечто подобное тому, как если бы на какой–нибудь равнине, где пасутся незлобивые агнцы, появился пёс и агнцы, как только он появился, подбегали бы к нему часто, как к матери своей, никакой от приближения к нему не получая пользы, а только заимствуя от него нечистоту и зловоние. Таким же точно образом и наши помыслы подбегают по неопытности ко всем бесовским в уме мечтаниям и, как я сказал, перемешиваются с ними, так что можно положить, что те и другие вместе держат (между собою) совещание, — чтобы такое следовало устроить, чтобы привесть в дело посредством тела то, что так красным и сладким показалось им под действием бесовского обольщения. Так–то устрояются наконец внутри падения души; после чего, будто по необходимости какой, износится уже и вовне то, что созрело там внутри сердца.

145. Ум наш есть нечто легкодвижное и незлобивое, легко отдающееся мечтам и неудержимо падкое на помыслы греховные, если не имеет в себе такого помысла, который, как самодержец над страстями, удерживал бы его непрестанно и обуздывал.

146. Созерцание и ведение обыкновенно бывают путеводителями и виновниками строгой жизни чрез то, что сердце, ими восхищенное горе, приходит в презрение земных удовольствий и всякой чувственной сласти житейской, как вещей ничтожных.